Ведь видение осуществляется при содействии памяти, а память, по Бергсону, неразрывно связана с сознанием. Сознание, в свою очередь, предполагает длительность, а последняя невозможна без памяти, гарантирующей континуальность, непрерывность перетекания прошлого в настоящее. Но и в случае с идеальным актом художественного восприятия Бергсон тоже говорит, по сути, о необходимой
роли памяти. А значит, эстетическое восприятие окружающей реальности невозможно без актуализации реальности внутренней, реальности нашего сознания. Поэтому, хотя Бергсон нигде не формулирует это положение с безапелляционностью постулата, подлинное эстетическое восприятие не может быть однонаправленным, не может касаться исключительно внутренней жизни или исключительно окружающего мира, потому что все взаимосвязано и по-делёзовски «перемешано»: перемешано не только все вокруг нас и внутри нас, но перемешаны сами «вокруг» и «внутри»[763].Впрочем, действительно ли истинному восприятию мира, которое дарует нам искусство, присуща направленность? Бергсон ведь весьма недвусмысленно говорит об отречении от действия: обычный человек «ослеплен деятельностью»[764]
, «жить – значит действовать», «значит воспринимать от вещей лишь полезные впечатления, чтобы отвечать на них соответствующим воздействием»[765]. Именно деятельности свойственна направленность на объект; восприятие мира, несвободное от практической заинтересованности, таким образом, хотя бы потенциально содержит в себе означенную направленность. Такое восприятие знакомо каждому.Напротив, души художников – это «души, более далекие от жизни»[766]
. Роль искусства, по Бергсону, и состоит в том, чтобы «поставить нас с самой действительностью лицом к лицу», устранив все «практически полезные символы»[767], скрывающие от нас реальность. Художникам свойственна «естественная отчужденность» («detachement naturel»[768]) от жизни; полная отчужденность в идеале подразумевает такое существование, когда душа не соприкасается «ни одним из своих восприятий с действием»[769].Что подразумевает Бергсон под отчужденностью? Разумеется, если это отрыв от реальности как таковой, от самой сущности жизни, то тогда ни о каком очищенном восприятии, проникающем
в самую суть вещей, за покровы реальности, не может быть и речи: ведь, как мы помним, согласно Бергсону, для подлинного вживания в реальность необходима интуиция как симпатия, как контакт с миром. Следовательно, «отчужденность» – это не отстранение от мира, это отстранение от практического использования вещей, то есть от утилитарного действия над миром. Действие же, направленное на соприкосновение с миром и проникающее в глубь реальности, абсолютно непреложно. Это «активное созерцание», созерцание, освященное сознательным усилием.Справедливости ради нужно сразу предупредить, что предложенный вывод таит в себе один довольно острый подводный камень. Все дело в том, что у Бергсона настоящее чистое восприятие
– это недостижимый предел, хотя у нас и нет права охарактеризовать этот предел как абстрактный или логический. И в пределе оказывается, что истинное чистое восприятие, прежде всего, бессознательно, во-вторых, моментально[770]!