Время в судьбе. Святейший Сергий, патриарх Московский и всея Руси

Не имея цели подробно останавливаться на перипетиях Сергиевской одиссеи второй половины 1920-х гг., достаточно описанной в работах отечественных и зарубежных ученых (по-разному оценивавших деятельность митр. Сергия)[74], хотел бы снова подчеркнуть, что в основе действий будущего Патриарха лежал принцип бюрократической централизации православного церковного управления и формально-юридический взгляд на преемство высшей церковной власти. Всеми силами Сергий стремился создать такой центр, который бы полностью подчинялся ему как формальному главе русской Церкви. Его споры о власти с митрополитом Агафангелом (Преображенским), в расширении которых была заинтересована инспирировавшая их светская власть, блестяще доказали это.

Дело было, однако, не столько в личном честолюбии Заместителя Местоблюстителя, сколько в его отношении к основным принципам церковного управления. Доказательством этого может служить стремление митр. Сергия (заметим: и не его одного) путем конспиративного сбора подписей осуществить избрание Патриарха (большинство голосов получил тогда митрополит Кирилл (Смирнов)). Осенью 1926 г. митрополит Сергий, возглавлявший практическое осуществление данной затеи, попал в тюрьму. Трудно не согласиться с Л. Л. Регельсоном, назвавшим попытку избрания Патриарха через собирание подписей мероприятием канонически сомнительным и, кроме того, — политически опасным, если даже не провокационным[75]. В любом случае, показательно, что митр. Сергий, первоначально сомневавшийся в целесообразности подобной акции, все-таки на это пошел…

В тюрьме, впрочем, он пробыл недолго: уже 7/20 марта 1927 г. митрополит был выпущен на свободу и получил право жить в Москве; а 5/18 мая, как уже говорилось, — собрал несколько епископов (в большинстве своем далеко не безупречной репутации), составивших при нем Временный Синод. Затем Заместитель Местоблюстителя получил от властей то, чего безуспешно добивались его предшественники (Патриарх Тихон и митрополит Петр) и (первоначально) он сам — долгожданную «регистрацию», после чего, как пишет Л. Л. Регельсон, «начинает страшное и непоправимое дело — целенаправленное изменение состава иерархии Русской Церкви.

Прежние единичные опыты распоряжения судьбами епископов, столь необдуманно одобренные многими архиереями [увы — „синодальная закалка“ — С. Ф.] теперь повторились в массовом масштабе. Ссыльные епископы увольнялись на покой, возвратившиеся из ссылки и „неблагонадежные“ епископы переводились на дальние окраины, начались хиротонии и назначения бывших обновленцев и лиц, близких к митр. Сергию»[76].

Что же было делать митрополиту? Ответ очевиден — либо идти на все уступки, либо стоять до конца, надеясь только на Бога и понимая, какую страшную ответственность на себя принимаешь. Альтернатива не из легких, выбор изначально ограничен несвободой, осознанием личной ответственности за возможный полный погром Церкви, который непременно будет, если не найти общего языка с Е. А. Тучковым. А вдруг компромисс удастся и Церковь получит не только долгожданную справку, но и законные рамки для своего бытия в богоборческом государстве?! А вдруг…

VI

Постараемся разобраться в том, имел ли митрополит Сергий право надеяться на это «вдруг» и если имел, то что питало его надежды.

Для решения поставленной задачи вспомним основные события, предшествовавшие «Декларации». Историю эту, как мне кажется, необходимо вести с 1922 г. Сегодня, благодаря исследованиям отечественных ученых[77], которых наконец допустили в ранее закрытые хранилища, а также благодаря публикациям уникальных архивных документов [78], доказано, что именно с конца 1922 г. реальную политику в отношении Церкви стали определять сугубо в Кремле и на Лубянке, а не в в стенах канцелярий VIII (переименованного затем в V) ликвидационного отдела Народного комиссариата юстиции, ранее курировавшего вопросы государственно-церковных отношений. Подобная переориентация свидетельствовала, что большевики взялись за Церковь всерьез, поставив вопрос об искоренении религии в плоскость практических решений. События тех лет ярко иллюстрируют сказанное.