Впрочем, помимо внеюридических («неформальных») методов борьбы с Церковью, маскируемых под борьбу с контрреволюцией, власти тогда же стали использовать и вполне легальный. Они пытались давить на «тихоновцев» с помощью «разрешительного» принципа, используемого в законодательном порядке: согласно декрету ВЦИК и СНК от 3 августа 1922 г.
Августовское постановление, голода, изъятия церковных ценностей и обновленческой смуты не получившее должной оценки, стало своеобразным юридическим «тараном», введенным в институциональную Церковь под канонаду антирелигиозных тирад богоборческой прессы и уголовных преследований, направленных против православных клириков и мирян. Ярким доказательством этого стало принятие НКЮ и НКВД 28 апреля 1923 г. специальной инструкции
Подобные разъяснения, казалось бы, никак не стесняли права верующих. Однако следующие пункты заставляли с сомнением отнестись к подобному утверждению. «Отдел управления губ. или облисполкома отказывает в регистрации фактически существующего или только возникающего религиозного общества, — говорилось в 5 пункте инструкции, — 1) если число членов его или число учредителей менее 50 человек местных жителей, не ограниченных по суду в правах; если устав общества, подлежащего регистрации, задачи его и методы деятельности противоречат конституции РСФСР и ее законам»[81]
(выделено мной — С. Ф.).Итак, если учредитель состоял под судом, то это уже было поводом для отказа (вспомним, что в 1923 г. сам Патриарх Тихон и многие верные ему епископы находились в заключении). Кроме того, доказать, что устав общества, задачи и особенно методы его деятельности противоречат закону в условиях нагнетавшейся антирелигиозной истерии было делом несложным. 7-ой пункт инструкции был просто провокационным: «Религиозные общества, не зарегистрировавшиеся в указанном порядке в трехмесячный срок со дня опубликования настоящей инструкции в „Известиях В ЦИК“, считаются закрытыми»[82]
. Разумеется, религиозные общества лишались и прав юридического лица, не имели собственности, а наблюдение за их деятельностью, понятное дело, возлагалось на НКВД.На фоне ожидавшегося тогда суда над Патриархом Тихоном[83]
любой серьезный и непредвзятый наблюдатель понимал значение апрельской инструкции: институциональная «тихоновская» Церковь обречена на уничтожение. К тому же, 29 апреля 1923 г. открылся обновленческий «Собор», вскоре принявший постановление о лишении Патриарха не только священного сана, но и монашества. Обновленцев, в отличие от «тихоновцев», власть поддерживала. Они получили все необходимые справки и могли действовать легально. Однако и усиление (даже формальное — организационное) верных правительству церковников не входило в интересы безбожных властей. Да и международный резонанс, вызванный репрессиями против Первосвятителя, необходимо было учитывать: так, например, майский 1923 г. ультиматум лорда Керзона содержал упоминание о религиозных гонениях в России.В итоге Патриарх Тихон в июне 1923 г. был выпущен на свободу, предварительно вынужденно покаявшись в «грехах» («Я отныне Советской власти не враг»), хотя судебное дело против него прекратили лишь в марте 1924 г.
По мнению Н. А. Кривовой, ко времени освобождения Первосвятителя, Русской Православной Церкви как целостной организации не существовало[84]
. Власти откровенно продемонстрировали перед всей страной, как они относятся к «рясофорным контрреволюционерам» и какое будущее ждет всех противников их власти.