Время в судьбе. Святейший Сергий, патриарх Московский и всея Руси

Во многом не соглашаясь с интеллигентами, епископ Сергий, как мог, старался смягчить существовавшие между сторонами противоречия, отказавшись от шельмования «суемудрствующих» богоискателей. Его корректность была своеобразно оценена В. В. Розановым, правда спустя почти десятилетие после начала работы собраний. «Сергий Финляндский сам есть очень стильный православный архиерей… — писал философ. — Мы, русские, очень стильные люди: но в „наш стиль“ входит именно мягкость, застенчивость, конфузливость… И вот благодаря этой „предательской черте“ в своем стиле — мы решительно ему изменяем в каждом поступательном шаге истории и все больше проникаемся чужими стилями…»[213].

Собственно говоря, от «стильности» епископа Сергия как председателя Религиозно-философских собраний в весьма большой степени зависело, будут ли «терпеться» собрания или же их закроют. Без сомнения, представители традиционно-православной иерархии, принимавшие участие в собраниях, и прежде всего епископ Сергий, весьма ценили первую встречу с представителями русской культуры и литературы, заболевшей, по словам Н. А. Бердяева, религиозным беспокойством[214]. «Стильность» была продемонстрирована уже тем, какие предметы были избраны для обсуждения: об отношении Церкви к интеллигенции, об отношениях Льва Толстого (в феврале 1901 г. официально отлученного) и Церкви, о свободе совести, о соотношении духа и плоти, о браке, о догматическом развитии.

Можно ли сказать, что представители православной иерархии, участвовавшие в дискуссиях, хотели казаться лучше, чем о них думало светское общество? Вопрос не столь прост[215], как может показаться на первый взгляд. В качестве представителей главенствовавшей конфессии империи клирики во главе с епископом Сергием имели возможность выступать в строго очерченных рамках, ибо «правила игры» никто изменить не был

21 властен. Можно сказать, что уступкой богоискателям с их, клириков, стороны было само ведение беседы «в условиях совершенной терпимости», когда «все высказываемые взгляды (независимо от их религиозного и философского содержания) пользовались одинаковыми правами обсуждения»[216]. Это в первый же день работы собраний подтвердил епископ Сергий, заявивший о своем желании и на встречах с интеллигенцией оставаться «на самом деле служителем Церкви, верным выразителем ее исповедания»[217].

Нахождение пути к единству шло через признание (в качестве очевидного для почти всех участников) факта первенства в России Православной Церкви. Следовательно, признание государственного значения Церкви предполагалось a priori. Но значило ли это, что клирики, в отличие от богоискателей, были удовлетворены состоянием церковногосударственных отношений в дореволюционной России, или, другими словами, стремились лишь к сохранению (охранению) петровской синодальной модели? Разумеется, нет. Епископ Сергий, как мне представляется, и стал одним из первых русских иерархов, кто до революции 1905 г. гласно, не в замкнутой духовной или чиновной среде, а в кругу интеллигенции заявил о том, на каких правилах основано понимание Русской Церковью свободы совести и что такое православное начало в православной жизни империи.

Ничего принципиально нового сказано не было, важнее оказалась та обстановка, в которой Сергий выступал. Епископ указал, что совесть и вера человека всегда свободны, вопрос же о свободе совести касается не внутренней веры, а внешнего исповедания. Учитывая законодательно оформленное «первенство» Православия в России вполне логично было заявить (что Сергий не преминул сделать) о невозможности для русской государственной власти быть индифферентной, атеистической, «если она не хочет прямо отречься от себя самой. Такое понимание русской царской властью своих задач церковных, — по мнению Сергия, — обеспечивало Церкви полную свободу ее исповедания»[218]. Итак, председатель собраний взаимоувязывал главенство Православной Церкви и конфессиональную пристрастность империи. Ничего нового в этом не было. Но на этом его заключения не обрывались — банальным признанием невозможности осуществить полную свободу совести в России для Владыки Сергия заканчивать свою мысль было бы слишком примитивно.