Время вновь зажигать звезды

Она и сейчас передо мной, эта картина: Лили, Хлоя и я, почти голые, в уединенной сауне дальнего уголка Лапландии. Мысленно я переключилась на нашу квартиру, в которой мы без конца пересекались друг с другом, но где ничего не происходило. Я подумала о своих сомнениях, об этой импровизированной поездке, о тех последствиях, которые она еще, вероятно, будет иметь. Но уже ради этого мгновения, ради счастья Хлои, когда я наконец оценила ее сюрприз, ради мордашки Лили, сумевшей броситься в воду, ради этого доверительного молчания, ради воспоминаний, которые заставят меня улыбнуться в самые мрачные периоды моей жизни, только ради всего этого я никогда не пожалею о своем поступке.

Хроники Хлои

Последний вечер в Финляндии мы провели всей группой за традиционным прощальным ужином. Едва уместившись в самом большом трейлере, принадлежавшем Эдгару и Диего, с тарелками на коленях, мы попробовали купленные на рынке в Инари[45] местные блюда: жареные колбаски, лосиный суп, какой-то странный сыр и другие финские деликатесы, чьи названия я не запомнила.

Атмосфера была веселой и непринужденной, пока Марине не попалась под руку рамка с фотографией.

– Это ваши жены? – спросила она.

И тогда Эдгар принялся рассказывать о своей встрече с Розой, затем эстафету подхватил Диего, описывая их свадьбу с Мадлен, Марина расплакалась, виня во всем гормоны, Франсуа стал тереть глаза, мама захлюпала носом, Грег вышел на улицу, Жюльен попробовал пошутить, а Луиза разразилась целым водопадом слез.

Вернувшись домой, я, как и раньше, трижды в день, посмотрела, не пришел ли ответ от Кевина. Ни слова с тех пор, как он попросил прислать ему фото. Возможно, то, что я ему не ответила тогда, он воспринял как потерю к нему интереса? И я решила все-таки дать ему понять, что это не так.

«Добрый вечер, Кевин, надеюсь, ты не злишься, что я не прислала фотографию, мне бы прежде хотелось с тобой поговорить, ладно? Целую. Хлоя».

Ответ пришел на следующее утро, когда мама и Лили завтракали, а я была в туалете. Сердце сначала радостно затрепетало, когда я увидела уведомление.

«Слт, т пд спроси мамашу»[46].

Сердце сразу сжалось.

– Мама, ты говорила с Кевином? – спросила я, выходя из ванной.

Лили тут же заинтересовалась, кто такой Кевин? Мама покраснела. Она отослала сестру пойти поздороваться с Ноем и все мне рассказала. Я была настолько шокирована, что не смогла ответить, даже заплакать не могла, даже не могла смотреть на маму, она что-то говорила, но я ее не слушала. Ярость заглушила во мне все чувства. Открыв дверь, я обернулась в ее сторону и, стоя на пороге, сказала:

– Надеюсь, папе удастся получить над нами опеку.

На улице мороз отхлестал меня по щекам. Я пошла и уселась на скамейку возле озера неподалеку от площадки нашего кемпинга. И только там во мне началась борьба между злостью на маму и собственной жестокостью по отношению к ней. Когда у меня из глаз потекли слезы, рядом со мной примостилась Луиза.

– Что тебе нужно? – спросила я, вытирая слезы тыльной стороной ладони.

– Я увидела, что ты сидишь здесь одна, и мне тоже стало грустно.

– Мне не нужно твоего сочувствия, оставь меня в покое.

Она не двигалась. Я повернулась к ней.

– Оставь меня в покое! – выкрикнула я. – Неужели не понятно, что ты мне не нравишься?

Я впервые видела ее так близко. Глаза у Луизы были серыми, как небо, и такими же печальными.

– Понятно, – прошептала она. – Что я тебе сделала?

– Сейчас не время. Отстань, я не хочу срывать на тебе злость.

Луиза поднялась со скамьи и пошла прочь, а потом вдруг вернулась и встала прямо передо мной.

– Ты завистливая, вот и все.

– Прости, что ты сказала?

– Ты мне завидуешь, потому я тебе и не нравлюсь.

Я тоже встала, мы очутились с ней лицом к лицу, буквально в нескольких сантиметрах друг от друга. Словно громоотвод, Луиза притянула к себе всю мою злобу. Я взорвалась смехом, чтобы не взорваться самой со всеми потрохами.

– Да чему тут завидовать? Твоей жалкой маленькой жизни идеальной маменькиной дочки, которая не знает, что ей делать с деньгами, и потому понарошку притворяется бедной? Брось, это просто смехотворно…

– Не так смехотворно, как таскать фальшивые шмотки от «Ванессы Бруно»[47].

Как мне захотелось немедленно вырвать из нее этот покровительственный, высокомерный смешок, уничтожить надменный взгляд, претенциозные жесты. Я желала утолить свой гнев, эту жажду насилия, разливавшуюся по венам. Жажду, которая поглощала мое существо все чаще в последнее время.

– Вали отсюда! – проговорила я сквозь зубы.

– А если не отвалю, что будет, жалкая шлюшка?

Я сделала глубокий вдох, обошла Луизу и пошла прочь, стараясь не обращать внимания на ее смешки. Какое-то время я брела по снегу, и скрип шагов вбирал в себя мою ярость, высвобождая совсем другое чувство, как будто снег снял защитный слой и обнажил то, что он защищал. Мной овладело ощущение бесконечной грусти. От нее у меня ныло в животе, и в горле стоял ком.