Разбудил меня дикий вой. Его издавал капитан первого ранга Косберг. Он стоял в метре от моего уха и изо всех сил дул в боцманский горн.
— Бодрей, юнга! — приказал он раскатисто и громоподобно, заметив, что я встрепенулся. — Проспишь революцию!
Каперанг загудел пронзительнее и звонче и продолжал дуть до тех пор, пока я не оделся по полной форме. Только тогда он оторвал военно-музыкальный инструмент от своих губ.
— Юнга, — сказал каперанг тожественно. — Время пришло!
— Какое время? — спросил я с удивлением.
— Время воды! — пояснил каперанг.
Он выглядел бодрым, полным сил и здоровья. Был одет в белоснежный парадный китель и белую фуражку с черной каймой. На вышитом золотом поясе блестел кортик, а в петлице искрилась росой гвоздика, алая, словно кровь.
— Воды? — переспросил я, причесываясь пятерней.
— Ну, не водки же, Виктор. Не водки же! — начал он, расхаживая взад-вперед. — А известно ли тебе, храбрый юнга, что жизнь зародилась в воде?
Я не знал, что отвечать.
— Вижу по глазам: неизвестно… Виктор, жизнь зародилась в воде и затем покорила сушу… Пойдем дальше: известно ли тебе, Виктор, что все великие революции начинались с воды? — продолжил он.
Я опять промолчал. У меня было странное ощущение, что я уже где-то слышал подобное, причем совсем недавно.
— И об этом не знаешь? — каперанг хохотнул. — Ты что же, у меня на занятиях совсем ничего не слушал?
— Слушал, — начал я без всякой охоты. — Крейсер «Аврора».
— Хорошо. Что еще?
— Ботик Петра, «Наутилус», «Титаник».
— Допустим. Еще?
— «Желтая подводная лодка».
— Это что?
— Революция в музыке.
— В музыке? Не слыхал. А еще?
— А еще — наша «Родина», — выпалил я.
— Точно! — мой ответ наконец удовлетворил Косберга. — Значит, так, юнга, вольно! Есть пожелания, вопросы?
— Только один.
— Валяй.
— Вы помните, что хотели сделать вчера?
— Вчера?
— Да, вчера.
— Помню.
— И что же?
— Это, Виктор, уже второй вопрос. Но, так уж и быть, отвечу и на него. Вчера, юнга, я разрабатывал план. План революции.
— Революции?
— Да. Еще вопросы?
— Нет.
— Тогда слушай. Как и все великие, мы начинаем с воды. Классики двадцатого века при узурпации власти рекомендовали начинать с захвата коммуникационных и транспортных узлов: телеграфа, телефона, мостов и вокзалов. Поступи мы так сейчас, нас бы ждал незамедлительный и полный разгром, не замеченный никем, даже скандальными продажными газетенками. Телефон давным-давно перестал являться предметом роскоши, о телеграфе вообще можно забыть, мосты и вокзалы также сильно потеряли в стратегическом смысле, представляя интерес для цыган, клошаров и дрожащих от холода тупых иностранцев, непонятно каким образом оказавшихся здесь в самом начале зимы. В наше время, — вещал Косберг, склонившись над геодезической картой Санкт-Петербурга, — места силы определяют не сами места, а люди. Что это значит, Попов?
— Это значит, товарищ капитан, что теперь места силы возникают там, где образуются скопления людей силы.
— Правильно. И где они, по-твоему, сейчас эти места?
— Казино, рестораны, массажные сауны…
— Правильно. К сожалению, их слишком много на карте, даже если отминусовать всякие сомнительные чебуречные, рюмочные и подвалы с минетчицами. Для экономии средств и времени нам нужно, чтобы люди силы собрались в одном месте.
— На подлодке? — предположил я.
— Отставить, Попов! — Косберг сверкнул глазами. — Никому не позволено на подлодке заниматься развратом. Устав забыл?
— Никак нет!
— Ладно, посмотри вот сюда. Узнаешь это место сверху в масштабе?
— Ну да, конечно. Это ресторан «Русский мир».
— Правильно. Мы соберем их здесь. Всех до одного. Мы воспользуемся их неумеренной жадностью и безудержной страстью к халяве. Мы объявим в «Русском мире» благотворительную неделю для олигархов.
— А это не унизит их чувства собственного достоинства? — поинтересовался я осторожно.
— Нельзя унизить то, чего нет. К тому же, богатые думают, что халява и благотворительность — это одно и то же. А раз так, они будут есть и пить за троих. Запасов в холодильниках и на складах «Русского мира» хватит на неделю, не больше. За это время нужно успеть их опутать и взять в оборот, — Косберг мерил шагами комнату, я едва поспевал поворачивать голову. — Понимаешь меня?
Я кивнул.
— Виктор, швеи готовы?
— Швеи всегда, — отрапортовал я.
— Тогда возьми фотоаппарат, сними их как следует. Ну, сам понимаешь, что надо показывать. Да и они в этом деле не дуры, подскажут, если начнешь стесняться, — Косберг внезапно порозовел.
«Аскет, бессребреник, пуританин», — подумал я.
— Потом отвезешь пленку в типографию и закажешь тираж. Самые большие плакаты. И крупными буквами на фоне швейных прелестей: «Русский хеллоуин в ресторане “Русский мир”». Становление элиты. Всего одна неделя. Пивные реки, мясистые берега. За все заплачено. Вход только для избранных». Ну, как, звучит?
— Я бы не пошел, — сказал я, подумав.
— Поэтому ты и нищий, — не моргнув, объяснил Косберг. — Расклеивать плакаты будем сами. На лобных местах, ночью. Бюджет у нас пока маленький…
— А что сказать швеям про их работу?