Время возмездия

Он должен победить этого итальянца и вообще выиграть весь турнир. Выиграть во что бы то ни стало! Стать бесспорным победителем. Чтобы о нем, о Миклашевском, сообщили газеты. Хоть чуть-чуть, хоть строчку, лишь бы упомянули фамилию. В этом и заключался его шанс, единственный шанс на выход к своим, на установление заново связи с Центром. Дать о себе знать. Так договаривались еще в Москве. И сейчас это было важно. Миклашевский уже несколько месяцев, можно сказать, «без работы». Связь со своими людьми как-то сразу оборвалась. Что произошло с ними, он не знает. Может быть, и самое страшное — провал… Все могло случиться. Война есть война. Может быть, в Центре, в Москве знают. И в Центре по газетам определят, что он, Миклашевский, жив, что он в строю. Миклашевский помнит напутствие полковника Ильинкова: «Наши люди тебя найдут, но и ты сам не теряй времени, дай о себе знать. Через печать. Выступи так, чтобы о тебе появилось хоть несколько строчек в газете». Так что проигрывать поединок Миклашевский не имеет никакого права. Надо выстоять и победить. Разве там, под Сталинградом, его товарищам было легче? А они не только устояли, но и одолели, опрокинули врага. Да так, что эхо прокатилось по всему миру! И в прошлом году летом под Курском… И итальянцев тоже били, от их хваленой «голубой дивизии» летели пух и перья. И от этого Пончетто должны полететь и пух и перья.

«Главное в нашем деле, как говорил Гриша Кульга, не теряться. Безвыходных положений не бывает». Шаг назад — и удар. Еще шаг — и удар. Не нравится? Еще получай!.. Бить надо встречными. Как на тренировке. Раз, два — и отход. Раз, два — и отход. Отходить с умом. Ближе к своему углу. Раунд должен же когда-нибудь кончиться! Еще шаг. Назад и в сторону. Назад и в сторону. И он прозвенел, спасительный гонг. Судья встал между боксерами, энергично разводя руки:

— Брэк!..

Пончетто, чертыхнувшись, направился в свой угол.

Игорь не сел, а плюхнулся на подставленный тренером табурет. Как хорошо, что он в своем углу! Со стороны может показаться, что боксер специально рассчитал время и в самые последние секунды оказался именно в своем углу. Что ж, пусть думают так. Игорь откинулся на жесткие подушки и, расслабившись, положил руки на канаты, хватая воздух широко раскрытым ртом. И чуть было не задохнулся. Карл Бунцоль подсунул ему в лицо полотенце, закрывая рот и нос. Игорь, мысленно ругнув тренера, возмущенно замотал головой, стремясь высвободиться. Но тут же успокоился. Карл знал свое дело. Старый боксерский волк не хотел демонстрировать, что вынужден совать своему подопечному пузырек со спасительным нашатырным спиртом. Бунцоль, едва ударил гонг, полфлакона разбрызгал на влажное полотенце и теперь как бы небрежно обтирал им лицо боксера, суя под нос те части мохнатой материи, которые густо смочены нашатырем.

— Дыши глубже… Дыши глубже… Гут, гут. Все идет хорошо, — в голосе тренера Миклашевский не уловил ноток тревоги, и это отчасти тоже успокаивало боксера.

Карл Бунцоль влажной прохладной губкой водил по затылку, а второй рукой обмахивал полотенцем, нагнетая воздух в легкие, помогая схватить побольше живительного кислорода. И как бы между прочим, как о самом обыденном деле, тренер короткими репликами анализировал ход поединка, оценивал бой.

— Он типичный агрессор, его мощь в напоре и натиске. Не принимай его темпа, не надо, — говорил Карл и тут же советовал: — А ты попробуй сам наступать. Посмотри, как он умеет работать на отходах. Сам атакуй! Не давай ему двигаться вперед. И следи за правой, за ударом снизу. Сам диктуй, будь хозяином ринга. Только вперед!..

Игорь уже иными глазами смотрел на итальянца. Бунцоль прав. Как же он сам не догадался? Задачка не такая уж сложная, вернее, задачка сложная, да решение простое. Агрессивные бойцы часто не такие грозные, когда их самих заставляют двигаться назад, или, как говорят, спиной вперед.

А в противоположном углу Пончетто, вальяжно развалившись на табурете, закинул ногу на ногу и, повернувшись, словно бы он не устал, словно у него за плечами не было трудного раунда, с улыбкою на блестевшем от пота лице о чем-то переговаривался со своим тренером. Тот лениво помахивал полотенцем где-то около головы боксера. На их лицах светилась гордая самоуверенность победителей, словно бой досрочно окончен и осталось только ждать решение судей.

2

Едва прозвучал гонг, извещающий о начале второго раунда, в темном накуренном зале кто-то удивленно крякнул, кто-то присвистнул, увидев, как русский, который еще минуту назад убегал от наседающего на него итальянца и чуть ли не тонул в вихре его ударов, сам пересек прыжками по диагонали ринг и очутился перед оторопевшим Пончетто, готовый ринуться на противника, ожидая команды судьи, который почему-то медлил и не произносил положенного сигнала. Судья, в свою очередь, не скрывая удивления, взглянул на русского, решительно застывшего в боевой стойке около угла итальянца, и, взмахнув рукой, выдохнул:

— Бокс!