Время вспоминать

— А вы сильно привязаны к дону Марсело? Я слышала, много лет у него проработали.

— Он хороший хозяин, ― сказала Милагрос. ― Был. Добрый, платил прилично.

— И только? ― спросила Хоакина невинным голосом.

Кухарка быстро взглянула на нее, затем сцепила и расцепила крупные руки, лежащие поверх одеяла. А вот теперь она злится. Интересно, на бестактную гостью или на покойного хозяина?

— Не понимаю вас, сеньора, ― пробормотала она, снова отводя глаза. Ее двойной подбородок чуть затрясся.

Почтенная Милагрос хоть и блестяще готовила, держать лицо и лгать не умела совершенно.

— Дон Марсело оставил вам много денег, как я слышала, в благодарность за что-то, ― продолжала давить Хоакина. ― А в вечер смерти он позвонил поверенному и попросил, чтобы тот подготовил новое завещание. И сразу после вашего хозяина убили. Как и юриста Мендисабаля следующей ночью. А сделал это тот, кто перед этим поссорился с доном Марсело в его кабинете.

Милагрос аж подскочила на постели, и на ее бледном лице алыми цветами вспыхнули пятна румянца.

— Вы обвиняете меня, сеньора? Да как? Я не могла, меня там не было… ― Она шумно задышала, а на глазах выступили слезы. ― Да что ж это такое? Как вы можете?..

— Почем же вас? ― спокойно спросила Хоакина. ― Разве вы хранили секрет, который мог рассердить дона Марсело?

Она сделала паузу, поймала недоверчивый и испуганный взгляд кухарки и продолжила:

— В завещании упомянуты еще двое.

— Вы заодно с этим полицейским? ― снова дернулась Милагрос, и одеяло сползло с одного ее бока. ― Он не дает покоя новому хозяину, и вы туда же. А бедная донья Тереза все глаза выплакала. Не убивал сеньор Хуан Мануэль дядю, не мог убить.

— Вы говорите с такой уверенностью, ― заметила Хоакина, чуть наклоняясь вперед. ― Может, потому что точно знаете, кто убил?

Милагрос застыла с открытым ртом, тяжело дыша. В комнате повисла тишина, и стало слышно, как за окном стучат ножницы садовника.

— Не знаю, ― наконец, облизнула губы кухарка. ― И вы тоже, сеньора, раз пришли сюда. Не понимаю, чего вам неймется. Пусть полиция занимается этим.

— На меня тоже напали, Милагрос, ― напомнила Хоакина. ― И я не инспектор Эспиноса. Если вы что-то знаете, скажите мне сейчас, пока я не вспомнила сама. Память ведь возвращается ко мне понемногу.

А вот она, в отличие от женщины на кровати, умеет говорить убедительно. Иначе как в обществе хвалить наряды и прически дам, которым они совершенно не идут?

Милагрос вцепилась в одеяло и поправила его. Ее лицо снова побледнело, и на нем появилось странное выражение, очень знакомое Хоакине.

— Мне не о чем говорить, ― глухо сказала она. ― Я ничего не видела и не знаю. А во время смерти хозяина я спала.

Можно было бы продолжить давить и спросить о покойных муже и дочери, но Хоакина поняла, что от Милагрос чего-то добиться может только Рафаэль Эспиноса и то, если хорошо постарается. Лгать эта женщина не умела, зато была верна своим хозяевам и нанимателям, семье, в которой прожила тридцать лет.

«Может, это и выражало ее лицо? Верность? ― размышляла Хоакина, идя впереди Педро к выходу. ― Или что-то другое? У кого же я видела похожее?»

Торрес так же невозмутимо проводил сеньору, как и встретил, и почтительно попрощался. Выйдя в сад, Хоакина задумчиво обернулась на дом, такой высокий, красивый и величественный. Плоды трудов и гордость де ла Серда, владельцев самой богатой и процветающей кофейной плантации в Акульем заливе. И в этом роскошном доме поселилось зло. Совсем как в романах, которые писала Кармен.

— Что такое, сеньора? ― забеспокоился Педро.

— Ничего. Мы возвращаемся.

Дополнив свои записи последними событиями, Хоакина пошла в библиотеку за книгой. Необходимо было отвлечься, успокоиться, а затем как следует все обдумать, не забывая о лекции инспектора о видах убийства.

Однако по пути в библиотеку она свернула в кабинет Фернандо. Подошла к столу, открыла ящичек, взяла пузырек с таблетками и долго смотрела на него. Затем мотнула головой, положила обратно и быстро, нещадно ругая себя, осмотрела все ящики и кое-какие бумаги, напечатанные на машинке. Не обнаружив ничего интересного, она присела на краешек кресла, и глаза остановились на картине, закрывающей сейф. Впрочем, нет. Этот был слишком мал и годился разве что для денег, драгоценностей и миниатюрного оружия.

Хоакина вздохнула, тоскливо посмотрела в окно и отправилась, куда и планировала ― в библиотеку.

Не успела она расположиться в саду с книгой и стаканом лимонада, как горничная Мария принесла ей сложенный листок бумаги.

— Передал мальчишка с плантации, ― сказала она и, удостоверившись, что сеньоре больше ничего не нужно, ушла.

Хоакина развернула послание, быстро пробежала глазами немногочисленные неровные строчки, удивленно приподняла брови и вернулась к началу. «Дорогая, кое-что случилось, и мне нужно сказать тебе нечто очень важное. И я хочу, чтобы ты поняла меня. С нетерпением жду тебя у Пасти Дьявола. Если можешь, приезжай одна. Фернандо». Внизу записки стояла подпись, похожая на те, что она видела на бумагах в кабинете.