Время вышло. Современная русская антиутопия

Я не мешкал, схватил рыбу и хлеб и дал дёру. Кот обрадовался палтусу, как родному. Но два дня потом только пил и плакал. Так я узнал, что солёная рыба – кошкам смерть.

Я вспоминаю этот случай каждый раз, когда вижу статуи римских царедворцев, их застывшие до подвздошья мраморные бюсты, облитые Млечным Путём – из банки вечности: светом Галактики столь же горячей, сколь и бессердечной.

Машина заглохла только под утро, так что проснулись окоченевшие в шаре света, синеватый свет сочился сквозь снег. В это время сквозь меня уже истекало детство, его простыни-паруса не отпускали из-под своей тени, не отпускали и негде было затеряться – выходит, и выбора не было, а солнечный голубь прострочил объём, канул в вышине, над ясельным покоем, когда, напившись холодного сладкого чаю, мы укладывались в свои кроватки и казалось, что в лодочки. Так на веранде убаюкивался свет, вот этот свет сквозь простыни, сквозь снег, рождение. Мы были погребены. Нас нашли и откопали только в сумерках, и мы не сразу смогли разомкнуть объятия.

Дома, в которых жил, снятся один за другим. В них теперь птицы и дождь идёт. Ходишь внутри, ищешь, где бы приткнуться. Всё нежилое, и то дождь идёт, то холод, то теперь чужие люди, и хочется бежать из страны холмов, не оглядываясь на птиц.

Куда лететь собрались, знать не нужно, скворцы впрягаются в бездомность, за тридевять земель они найдут свой дом.

Единственный приют у солнца – море. Но как его ещё перелететь.

О, новые дома, залиты солнцем, на берегу стоят, нарядные сверкают, и стены, двери, веранды из стекла. И воздух движим новизной.

Так ярко за холмами брезжит море и время новое, легонько улыбаясь, по морю гонит парус для тех, кто заблудился и вернётся к порогу нового пространства.

На новый берег птицы прилетят. Так мало знаем мы о том, что остаётся в доме, когда мы покидаем всё, что в нём случалось, верилось, теплело.

Гостиницы – удел для молодых, недаром мир когда-то стал похож на хоспис, в таком мечтать намного легче. В таком всегда услышишь чью-то шаркающую поступь и разговоры или вздохи – плоть мира нового и скорого на руку, которому не нужен дом, пока кругом кружится всё, идя по галсу.

Не зная тех, кто, мучим снами, стоит у самого порога пробуждения и шарит по карманам в поисках ключа.

Как травы солнечны и терпко маслянисты, развешаны вдоль косяков и рам, горячий ставень их хранит со снами и яблоками, рассыпанными по столу.

Таков мой дом, который обнажился.

Александр Снегирёв Человек будущего

Я уже в том возрасте, когда у друзей всё сложилось. Жёны, дети, квадратные метры жилплощади.

Среди моих знакомых есть один особенно целеустремлённый, всё у него безупречно, как в каталоге: жена увлечена дизайном и уходом за собой, старшая дочь учится в Америке, двухлетний сын осваивает айпад, модная собака корги грызёт игрушку, квартира радует планировкой, отделкой и панорамным видом.

Любимое место моего приятеля – застеклённый балкон.

Уже не квартира, ещё не улица. Промежуточное пространство истины, чистилище между мирами.

С балкона он обозревает покорённый город, словно император. На балконе он позволяет себе слабости: сигаретку, а иногда и рюмочку. Жизнь его была бы безупречна, если бы не одна деталь.

Мама.

Нет, не её мама, его мама.

Пожилую иногороднюю даму перевезли в столицу, поближе к сыну и платной медицине. Тем более места в квартире всем хватает, можно даже не видеться друг с другом. Простор.

Только не для мамы.

Маме стало тесно, и она осуществила экспансию сразу по трём направлениям: курение, алкоголь и…

Сначала о первых двух.

Обжившись, мама очень скоро стала подстерегать своего сына на балконе, лишая его возможности уединяться с упомянутыми сигареткой и рюмочкой. Мама принялась отыскивать тайники и нычки, стала предъявлять пепельницы, тяжко вздыхать, укоризненно смотреть, вспоминать деда Серёжу-алкоголика и выкладывать на видное место статьи о летальном исходе с рекламой реабилитационных центров.

Очень скоро вместо одной сигареты в день мой приятель перешёл на две, а воскресная рюмочка сделалась и субботней, и пятничной. Предаваться любимым удовольствиям вне балкона приятель не желал, противостояние нарастало.

Тут и возник третий, последний пункт списка материнских экспансий – компост.

Уроженка райцентра, расположенного среди полей, рек и заброшенных предприятий, она просто не могла жить без компоста. На балконе, да, именно там, было установлено ведро с крышкой. В ведро мама принялась складывать объедки, шкурки и скорлупу.

Ведро начало пованивать. То и дело его разоряла упомянутая корги, растаскивая гниль по полам из кавказского дуба.

Компост рос, как здоровый малыш, и скоро потребовал утилизации. Мама легко нашла выход – устроила рассаду. Ладно бы цветы, нет, петрушка, помидоры, лук.

Урожай не заставил себя долго ждать, и мама начала закатывать банки.

Модный интерьер пропах соленьями, на балконе теперь хранились мешки с грунтом и садовый инвентарь, младший отпрыск освоил прополку, корги охотилась на жуков, заготовительные излишки раздаривались близким. Мне тоже досталась банка.