Время жестоких снов

Как в то субботнее утро. Наплыв на остывающую яичницу. Наплыв на широкую спину матери, белые маргаритки рассыпаны по гранатовому полиэстровому лугу халата, помнящего еще наши завтраки перед тем, как нужно было бежать в младшую школу. Наплыв на сверкающий в утреннем свете патрулировщик за окном (кажется, модели «Люблин»), который висит над зеленью Саксонского парка и сканирует его подвижными щупальцами.

Долгие мгновения молчания давили на желудок, будто испорченная еда. Радио не помогало – станция со светлой стороны: идиотские песенки, фальшивый оптимизм информационных сервисов, совершающий на семантическом фронте маневр, обозначенный как «исчезновение войны». Большая эшелонированная иллюзия, тем больше отвратительная в своей необходимости.

Завтрак рос у меня во рту. Мама все еще стояла у мойки. На самом деле я, кажется, понимал, отчего она молчит и стоит спиной, в беззвучном, нарастающем напряжении.

– Ты слышала о Мариуше? – спросил я. – Может, удастся его…

– Он умер!!! – заорала она гортанно, совершенно не по-человечески. – Ты не понимаешь?! – надрывалась она. – Умер!!!

Отвернулась и заревела в голос. Словно сирена, предупреждающая о скривице.

Не знаю, сколько это продолжалось, пока я не встал, не пошел к ней, не обнял – так сильно, как только сумел. Вся трясущаяся, она, пусть и тяжелее меня, была хрупкой и маленькой, готовой сломаться. Или – уже сломанной.

Я уже писал об этом. Война искривляет. Но мы сражались, каждый по-своему.

Я не плакал. Думал о том, как искать старшего брата.

* * *

Тяжелый металл. Дохрена тяжелого металла.

Скрежет, треск, визг, сталь стонет и пищит, изгибаемая и ломаемая, плюется искрами, кашляет стружкой, трется сама о себя, похрустывая, трется о нас с характерным хлюпаньем, выгибается с писком, выгибается и горит, напрягается и ломается с грохотом, раз за разом расплескивая вокруг энергию, жар, летят угловатые осколки, скрежет, треск, визг, стальные стоны, тяжелые стальные крики.

Это был наш – братьев – первый вылет в Пограничье на малом, легко бронированном патрулировщике. Мариуш на рулях, рядом отец, я – на заднем сиденье. Мы получили в лоб большим металлическим контейнером, плотно наполненным чудесью.

Вспышка, темнота, вспышка, безжалостный стробоскоп, с каждым кошмарным сном все медленнее. Писк наших тревожных систем, боевой рык разогнанной машины чудеси, будто стадо механических слонов. Резкий толчок, а с ним – грохот стекла и металла, рубящих все вокруг. Мы орем – все трое, когда острые осколки режут наши тела, вонзаются в руки, ноги, головы. Крик Мариуша быстро прерывается рассекающей ему горло пружиной. Стальной фрагмент брони патрулировщика стесывает кусок кожи с головы отца, хлестнув меня его лицом, его ухо падает мне за шиворот, зубы втыкаются мне в щеку, сталь шасси рвет икры. Большие фрагменты обеих машин ломают нам кости, а те трескаются и рвут нас изнутри, стремясь поскорее вырваться наружу. После чего происходит самое худшее.

Броня не выдерживает и разрывается под напором удара. Нас заливает чудесью, которая воет почти по-человечески, почти так же, как мы, мягкие и твердые одновременно. Чудесь, словно чернейший призрак ночи, давит наши останки своей бесформенной сутью и плещет скривицей по нашим сознаниям.

Тогда все начинает вихриться, боль уменьшается, холодное, суровое дыхание бездны обезболивает до самого прихода спасательной экспедиции. Страдание придет лишь позднее, вместе с безжалостным режимом реабилитации, – придет и будет расти. Чудеса, которые сотворят со мной и отцом лишенные рта голубые техношаманы, окажутся, однако, ничего не стоящими. Потому что они потеряли Мариуша, оставили его в бездне.

А он все пытается вернуться. И заставляет меня складывать все новые сообщения – свидетельства своей пытки. Аудиовизуальные угрызения совести, которые я получаю на компьютер.

* * *

Сообщения от Мариуша я леплю из файлов, которые вылавливают поисковики, запрограммированные на координаты локации в Пограничье, где отец и его люди наткнулись на следы моего брата. Внешне это простые программы – разновидность краулеров, непрестанно просеивающих содержимое светлой стороны сети и пересылающих мне файлы, в которых Мариуш размещает фрагменты своих сообщений. Я пользуюсь четырьмя поисковиками, все получил от отца. Национальный, обработанный коллективом программистов при Варшавском университете и приспособленный к нюансам польскоязычного Интернета; два – помощнее, созданные европейским инфосемантическим отделом ВТО; и четвертый, использующий странный интерфейс, который разработали киберсапатисты где-то в искривленных мексиканских джунглях. Что интересно, несмотря на сумасшедшие требования к железу, софт, контролирующий использование процессора и запущенные программы, вообще их не регистрирует.

Часть из получаемых файлов – не более чем спам, рассылаемый анонимными автоматами из темных закоулков Интернета.

Часть – комментарии под снимками, размещенными в сети.

Порой – графики, аудио и видеофайлы. Реже – фрагменты кода.