Время жестоких снов

Кошка Ведьмы же незаметно проскользнула меж мешками с оброком. Колеса ровно катились по песку, солнечный жар расслаблял и клонил ко сну. Дремала она чутко, прикрыв глаза и крепко вонзив когти в доски повозки. Однако ничего не происходило, лишь кузнечики громко стрекотали вдоль дороги, в высокой пожухлой траве, в гречихе и лебеде, и Кошка Ведьмы заснула мертвым сном. Снились ей каменные места под арками, где монахи стояли неподвижно за высокими пюпитрами, да прохладная монастырская тишина, вибрирующая отзвуками молитвенных псалмов. Был это странный, беспокойный сон, но она шла по нему чутко, на лапках столь мягких, что поступь их не тревожила даже мертвых монахов, которые то и дело появлялись в темных углах.

Разбудил ее визг гнедка и резкий толчок повозки. Чувствовала она запах, чужой запах на тропе, вонь невыделанных шкур, грязной одежды, засохшей крови. Канюк лежал на боку посреди тропинки – маленькая темная фигура в рясе, покрытой пылью. Струйки крови стекали по руке, вымывая в песке углубления. Один из разбойничков пнул его высоким черным сапогом с кованой подошвой, другой вопил о дукатах, спрятанных в повозке, третий высчитывал на пальцах размер выкупа, который выдурят они из аббата в монастыре через много дней после того, как волки обглодают труп Канюка до белых костей.

От очередного пинка Канюк скорчился еще сильнее, будто червяк, выхваченный из борозды вороной. Высокий лысый разбойник в грязном кожухе добавил крепкой дубиной, а Кошка Ведьмы ощутила, как начинает в ней пульсировать и вздыматься сила – слишком долго обитала она в доме Бабуси Ягодки, чтобы не узнать несколько простых магических заклятий; однако сейчас все было по-другому. Чистая живая ненависть оседала искорками на ее мехе, от усов до самого кончика рыжего хвоста. Канюк принадлежал ей, только ей, и она не собиралась допускать, чтобы несколько лиходеев закололи его на шляху, будто свинью.

Первому она разодрала горло прежде, чем ее вообще заметили.

– Зверо-о-ола-а-ак! – завыл кто-то протяжно, и Кошка Ведьмы прыгнула на тот крик, словно рыжая размазанная полоса меха, когтей и клыков.

Вцепилась в кафтан желтоволосого парняги, проехалась когтями по харе. Чувствовала, как воздух вокруг потрескивает от магии, от дюжины крохотных синих искорок, которые с шипением выстреливали из ее разлохмаченного меха. Лысый вожак развернулся с раззявленной пастью и изумленным выражением на красном лице. Кошка Ведьмы яростно зашипела, когда палица ударила рядом с ее хребтом. Низко над землей метнулась она за светловолосого парнягу, стоявшего на коленях в пыли; меж пальцев его текли тоненькие струйки крови. Главарь рыкнул на него со злостью да так неловко махнул утыканной камнями палицей, что вместо кошки попал по спине ослепленного сотоварища.

– Чары! – Четвертый из лиходеев, мужик в летах с осповатой рожей, не стал долго раздумывать. Забросил на плечо три Канюковых сумы и спешно принялся выпрягать гнедка. – Проклятущее чародейское семя… – ругался он себе под нос. – Ведьмачий выкормыш… Что за времена настали на божьем свете, ежели монах в постриге по шляху с ведьмачьим помощником шляется да людей честных баламутит и смущает? Ни во что уже верить нельзя. Господин князь с сервенедийками сговаривается, по селам простые старосты, что твои паны, по советам сиживают, а на торных шляхах теперь еще и монахи с ведьмами братаются…

Взгромоздился он наконец на гнедка, хоть коник вставал дыбом и танцевал неспокойно на месте, не привычный к чужой руке да вони крови.

Кошка Ведьмы сверкнула на него медовыми буркалами. Она сидела на спине мертвого мужичины, аккуратно обернув хвост вокруг лапок, а лысый вожак на четвереньках отползал по дороге, пытаясь нащупать дубье. Тщетно, поскольку вместо правого глаза была у него рваная дыра, а левый заливала кровь. Кошка Ведьмы некоторое время еще следила за его усилиями. Однако и не напрягаясь особо, поскольку знала, что в сумерках на шлях выйдут лиходеи иные – стаи одичалых собак, безмерно расплодившихся в Змиевых горах со времен последней войны, а еще крысолаки да беглое крестьянство, – которые без мук совести прикончат разбойничка хотя бы и за кожаный кожух.

Битый оспою дедуган подпрыгивал смешно, коник все танцевал, переступал ногами. Кошка Ведьмы равнодушно поглядывала на это, а затем подняла заднюю ногу и принялась вылизывать окровавленный мех. И только когда, совсем уж отчаявшись, дедок выхватил кинжал и хотел ткнуть коня в лопатку, мяукнула она один-единственный раз – все же не даром столько лет прожила под крышей Бабуси Ягодки. Дедуган скатился с конской спины, хряпнулся с размаху в пыль. Сумки разлетелись во все стороны, но дедуган лишь крепче стиснул в кулаке разодранные штаны да погнал к березняку на вершине ближайшего холма.