Время животных. Три повести

Конечно, прежде и Мария несколько раз рассказывала Ивану про охотников, которые постреливали за ручьём каждой весной и осенью. Но не близкая стрельба тревожила случайными людьми, от которых, как говорится, добра не жди, и даже не боязнь шального заряда. Охотники наезжали на низинные озерки и болотца, где жировали дикие утки и кулики, со стороны города, по дороге, петляющей лесом близ дачных оград. И вот в этом лесу после их групповых наездов оставалось чёрт знает что! Гигантские тлеющие кострища, беспорядочно порубанный на дрова лес, измочаленные кусты, там и сям разбросанные останки от плодов городской цивилизации, включая вороха использованной туалетной бумаги и гигиенических пакетов. Увы, всё больше городских дам феминистского склада покупали ружья и шли соревноваться с мельчающим, с их точки зрения, мужичьём. После каждой такой охоты на какой-нибудь особо заметной берёзе или сосне вызывающим приветом консервативным огородным труженикам неизменно оставались висеть кружевные женские трусики. Маша считала это реакцией на мужскую грубость и неумелость и как следствие – на растущую женскую фригидность. По её невольным многолетним наблюдениям, именно в этом охотники и охотницы были особенно схожи. Даже верную вопреки всему инстинкту размножения фауну они, как будто мстя, убивали прежде всего за то, что птицы и звери более всего остального были преданы в аккурат влечению к противоположному полу и даже умирали особенно часто в период наивысшего кипения этой главной страсти их жизни. Как токующие тетерева или барабанящие на весь бор зайцы. И Иван не спорил с этим даже про себя, ибо привык нажимать на курок или гашетку лишь с единственной целью: выжить самому!

Первую скороговорку гладкоствольного оружия он услышал в середине августа, в сумерки с пятницы на субботу. А утром, на первые сутки осени, она уже перекрыла собой традиционную субботнюю канонаду ближнего дивизионного полигона. В ночь на воскресенье через насупленную близь опушки легко пробивались малиновые всполохи зарева, а из потрёпанного дачными несунами березняка доносились какие-то неприятные утробные звуки, словно за дорогой в мелколесье скопом испражнялось сразу целое стадо животных. Подслеповатым утром, наскоро выпивши чаю, Иван в сопровождении Емельяна двинулся через березняк к опушке. «Хоть приберём за этими клоунами, пока на участках тихо!» – объяснял он умывавшемуся за воротами коту свою утреннюю поспешность. Емельян был не похож на остальных кошек этого мира, прежде всего, тем, что никогда не плёлся за хозяином, но бодро семенил впереди. Вот и теперь он мелкой рысью бежал по натоптанной грибниками тропке, легко перемахивая через обнажённые дождями узлы кореньев и свежие кочки древесного мусора. Возле неглубокой ложбины, за которой тропа выбивалась на открытое пространство, Емельян нерешительно остановился и мелко засучил перед собой передними лапками, как бы открещиваясь от того, что их ждало впереди.