Время животных. Три повести

Вообще, эти пришлые охотники неожиданно оставили в душе Ивана неприятный осадок. И как он ни пытался отмахнуться от уже закопанных на опушке куч и искромсанного леса, ощущение острой неприязни к посетившим окрестности варварам ни в какую не хотело исчезать. Как будто они не общий лес загадили, а конкретно их с Машей участок. Просто взяли и от скуки оскорбили всех дачников, ехидно посмеялись над их укладом, над теми правилами, которых они многие годы старались придерживаться в этом краю цветочных ароматов, беспечных бабочек и привязанных к тенистым соснякам птиц. Ивану даже пришли на память афганские горы, в которых ни ему, ни многочисленным его товарищам даже в голову не могло прийти, чтобы где-либо в буковой рощице или ореховом подлеске, так сказать, по простоте душевной взять и… навалить куч, набросать банок, пакетов, сигаретных пачек. Даже если вдруг прихватывало живот, оправлялись бойцы с максимальной аккуратностью, прибирая и за себя, и за того парня. И эта усвоенная на войне, среди чужих, суровых гор привычка оставалась в каждом мужчине на всю остальную жизнь.

– Ладно, – сказал он Емельяну однажды за завтраком, – главное, чтобы вы с Мальвой вели себя прилично, и остальные, на вас глядя, не безобразничали, а пришлые, они пришлые и есть! Что с них взять, кроме анализов? В это время он услышал зов Николая и выглянул из сенцев на улицу.

– Иван, я тут молоком трохи разжился! – сосед победно поднял над головой зелёную эмалированную дойницу. – Неси хоть банку трёхлитровую, мне столько в одиночку не одолеть! И Иван достал из-под стола пустую банку, недавно помытую им с содой. Молоко было холодным, как он любил. Весело глядя, как он с удовольствием пьёт его большими глотками, Николай довольно улыбнулся и позвал вечером на рюмашку.

…Когда сосед разлил по последней стопке, Иван кратко поведал ему о минувшей охоте за ручьём и последовавшем за ней разгуле на берёзовой опушке. Выслушав это местами нервное, а местами печальное повествование, Николай предложил выпить за христианские добродетели.

– Ты это к чему, сосед? – не понял сути тоста Иван. – Ну, пили мы в горах за участие, за прощение, за терпение пили. Но за хамство и безнаказанность что-то не припомню. И за человеческую тупость не пили. А как раз с неё тут всё и начинается…

– Ты вот про терпение сказал. – Поднял гранёную «сотку» Николай. – Давай за терпение. Если хочешь, за осторожность, осмотрительность. Мой дед в детстве не раз мне говорил: «Помни, Колька! Семь раз, блин, отмерь! И ни хрена не режь!». И веришь ли, Коль, я только к сорока годам, набив понапрасну шишек и синяков по всему телу, услышал этот его наказ. Ведь можно и не резать, верно?

– Смириться что ли? – встрепенулся Иван. – Дали по левой – подставляй правую?!

– На вот мочёное яблоко, – достал Николай благоухающий, румяный фрукт из маленькой двухведёрной кадки. – Пей, закусывай, а я из погреба ещё банку перегона достану. Иначе, солдат, боюсь, не поймёшь ты меня, мирного русского хрусьянина. Пока Николай спускался в погреб, Иван вдосталь напился капустно-яблочного рассолу и от полученного удовольствия почти полностью протрезвел.

– Ну, вот теперь можно и про этих стрелков, дьявол их возьми! – миротворчески проговорил вернувшийся с литровой банкой коричневого напитка Николай. – Я не про смирение и прощение. Просто, плетью обуха не перешибёшь. Маша, царствие ей небесное, рассказывала тебе об этих визитёрах? Они здесь, на моей памяти, уже лет тридцать охотятся. Сперва вели себя смирно, без нужды не сорили и даже не ночевали в лесу. Постреляют на болотах, а пьянствовать домой едут. Тут до города-то рукой подать! На кой им здесь зады студить? Да и бабы с ними раньше николи не ездили. С бабами удобней в цивильных условиях… особенно по весне, когда кругом талая вода да клещи. Но постепенно и Лес стал другим, и машины, и ружья, и охота, и бабы. А главное – Город! Понимаешь, Иван, раньше они тоже не из-за стыда или какой-то там воспитанности себя вполне прилично вели. Нет, конечно! Просто не пакостить было куда проще, выгодней что ли: прибрал весь свой мусор в пакеты, довёз их до свалки, которая как раз по дороге – и все дела! Да, и какой самый последний охотник станет гадить там, куда всего через сезон он вновь приедет, так сказать, получать удовольствие? А тут – сотни дач и село рядом, тоже, между прочим, с добытчиками, только не лохами городскими, а потомственными, а потому крутыми, я тебе скажу, мужиками. Тут один такой городской охотник – лошара, отставной генерал, между прочим, начал беспредельничать, братков с собой привозить. Так, однажды взял и пропал неподалёку. И даже пуговички от него не нашли, хоть и искали целой войсковой частью. Ну, прокуратура списала на болота, на медведей…

– На инопланетян? – в тон увлекшемуся повествованием соседу подсказал Иван.