Всадник, скачущий впереди

Н и к и ф о р о в. И правильно делаешь. А в разнорабочие почему? (Помолчав.) Все думают, что я после того, как жена умерла, запил. Привычней им так… А я долго после этого не пил. Потом с мастером у меня не заладилось.

А л е к с е й. С Клецко?

Н и к и ф о р о в. С ним. Я пока деталь не оближу — не сдам. Хоть ты меня убей! Зато сдам — из других цехов прибегают смотреть. А тут поток, нормы другие, молодые за прогрессивкой гоняются, за сверхурочными… А я все по-старому. Картину ему порчу с выработкой. Он мне детали попроще, чтобы я скорее. А мне неинтересно! Раз сцепились, два сцепились… Я и ушел! Я как рассуждал: революция техническая, но все равно революция. А раз революция — значит, для человека. А у Клецко она против!

А л е к с е й. В разнорабочие-то почему?

Н и к и ф о р о в. По дурости. (Помолчав.) Если бы не Кешка, совсем бы с круга сошел. Держит меня в ежовых! По возможности, конечно.

А л е к с е й. Да… невесело…

Н и к и ф о р о в. Веселого мало…

Молчат. Слышен стук входном двери. Потом в комнату врывается  К е ш а.

К е ш а. Фазер! Гуд ивнинг! (Увидел Алексея.) Здрасьте…

А л е к с е й. Еще раз.

Н и к и ф о р о в. Ну, чего как неживой встал? К тебе пришли!

К е ш а. А что такое? Вроде у меня все в норме… (Прошел в комнату, положил футляр с гитарой на машину, прикрывая выкройки, ногой затолкал подальше обрезки.)

А л е к с е й (пряча улыбку). А я ведь больше к вам, Серафим Тихонович.

Н и к и ф о р о в. Потолковали уже, кажется…

А л е к с е й. Дело у меня.

Н и к и ф о р о в. Какие со мной могут быть дела? Ну давай.

А л е к с е й. Лавриков от нас ушел. А нашей бригаде заказ передали. Сложный. Шлифовщик нужен, Серафим Тихонович.

Н и к и ф о р о в. И ты… вы… мне, значит?

А л е к с е й. Кто же лучше вас?

Никифоров растерянно молчит. Кеша смотрит то на него, то на Алексея, потом не выдерживает.

К е ш а. Батя, соглашайся! Как человека тебя прошу… Соглашайся, батя!..

Н и к и ф о р о в. Погоди ты, погоди… (Алексею.) А не боитесь, что я того…

К е ш а. Я тебе дам «того»!.. Не согласишься — из дома уйду! Пропадай тут к чертовой матери!

Н и к и ф о р о в. Да не шуми ты… Не кричи, говорю… У меня и так голова… (Встал, пошел к вешалке, вынул из кармана пиджака бумажку, положил на стол, разгладил ладонью.) Ежели так обернется… наладится ежели у меня… тогда смогу я пойти… А, сынок?

К е ш а. Ну?! А я о чем? (Алексею. Торопливо.) Ему из военкомата уже три повестки. Орден не идет получать.

А л е к с е й. Орден?

К е ш а. Ну?! За войну еще орден! За войну, понимаете? А он не идет!

Н и к и ф о р о в. А как я пойду? Он меня тридцать лет искал, орден этот… Его не мне дали, а тому… каким я был… Как я за этим орденом пойду? Ты бы пошел?

А л е к с е й. Не знаю… Нет, наверно… Или пошел бы.

Н и к и ф о р о в. Никуда бы ты не пошел. (Долго молчит.) Ладно. Давай попробуем.

К е ш а (почти шепотом). Батя… Ну, батя… (Вдруг.) Алексей Александрович, я вам сейчас пласт поставлю! «Роллингстоунз» хотите? «Биг-бойз»! Пресли! Джо Хампердинг! А?..

Включает проигрыватель, звучит музыка, Кеша пританцовывает, кричит: «Как поет, а?! С коня упасть!» Алексей задыхается от смеха, и оба они не видят, как, отвернувшись от них, неумело и некрасиво плачет Никифоров.

Медленно гаснет свет.

Освещается уголок цеха. Автомат с газированной водой, противопожарный щит, табличка: «Место для курения». Две скамейки, одна против другой. На них — А л е к с е й  К о р з у н о в, А н а т о л и й, К е ш а, чуть в стороне — С е р г е й. Сидят, молчат. Появляется  В и к т о р  Л а в р и к о в.

В и к т о р. Вы что без обеда сегодня?

К е ш а. У нас разгрузочный день.

В и к т о р. Ну-ну!.. Худейте на здоровье. (Ушел.)

К е ш а (после паузы). Бригаду собрал. Ниже четвертого разряда — нет. Асы!

А н а т о л и й. Зачем ему ученики? Под ногами путаются!

С е р г е й (резко). Могу не путаться!

К е ш а. Не о тебе разговор.

С е р г е й. Видел я, как вы за меня деталь переделывали.

А н а т о л и й. На ней написано, что она твоя? На один наряд работаем.

С е р г е й. Вот вы мне этот общий наряд в нос и тычете!