Всадник, скачущий впереди

О с т р о в с к и й. Вон ты про что! Но я ведь так просто не сдамся, Окунь! Неужели никому уже не нужен? (Помолчав.) Ты когда едешь?

О к у н ь. Сегодня.

О с т р о в с к и й. Письма мои возьмешь?

О к у н ь. Куда?

О с т р о в с к и й. В Цека и прокуратуру. Или боишься?

О к у н ь (после паузы). Давай.

О с т р о в с к и й. Спасибо.

О к у н ь. Это мне-то?

О с т р о в с к и й. А кому же?

О к у н ь. Эх, парень! (Идет к двери. На пороге.) Держись, браточек! Хоть ты держись! (Выходит.)

Пауза. Островский устало откинулся на подушки. Слышен сигнал подъехавшей автомашины, веселые выкрики: «Дяденька, прокати!» — затем громкий стук в дверь.

О с т р о в с к и й. Входите! Открыто…

Появляется  Б а б е н к о. Он в гимнастерке с широким ремнем, брезентовых сапогах. Оглядев комнату, подходит к Островскому.

Б а б е н к о. Островский?

О с т р о в с к и й. Он самый.

Б а б е н к о (протягивая руку). Бабенко… Руки подавать не хочешь? Смотри! Комчванство запишут! (Смеется.)

О с т р о в с к и й. Пишите.

Б а б е н к о. Это ты насчет писанины мастак! Из края звонили. Просили подработать твой вопрос.

О с т р о в с к и й. А он не мой.

Б а б е н к о. Чей же еще?

О с т р о в с к и й. Наш.

Б а б е н к о. Групповщиной пахнет.

О с т р о в с к и й. Да ну?

Б а б е н к о. За чужие спины прячешься? Недостойно ведешь себя, Островский. Стыдно за тебя!

О с т р о в с к и й. За меня стыдно?

Б а б е н к о. А за кого же еще? Склочничаешь, обывательские настроения раздуваешь, на аппарат клевещешь. Это что же выходит? Рабочих на советскую власть натравливаешь? Нехорошо, браток, прямо тебе скажу!

О с т р о в с к и й. Чего хорошего…

Б а б е н к о. Поздновато ошибки признаешь… Наломал дров — надо расхлебывать.

О с т р о в с к и й. Расхлебаю.

Б а б е н к о. Не вдруг, милый. Так дело квалифицируется… Не знаю, что тебе и советовать.

О с т р о в с к и й. Дело?

Б а б е н к о. А ты как думал? Такая биография у парня! На болезнь свою озлобился? А мстишь кому? Соображаешь?

О с т р о в с к и й. Трудно…

Б а б е н к о. Понимаю. (После паузы.) Вот что… Давай так: много ты бумаги извел, пиши еще. На мое имя, «Ошибался, тяжело болен, нужна была квартира — прошу учесть при рассмотрении». Ясно?

О с т р о в с к и й. Ясно. Сволочь ты!

Б а б е н к о. Что?!

О с т р о в с к и й. За шкуру свою трясешься! За ставку, за портфель! А может, еще за что-нибудь? А, Бабенко?

Б а б е н к о. Ты как смеешь?

О с т р о в с к и й. Я все смею. Я за правду! Слышишь ты!.. Мне правда нужна! И больше ничего. Я коммунист!

Б а б е н к о. Горячий ты… В проверкоме был?

О с т р о в с к и й. Не видишь — лежу!

Б а б е н к о. Так… Правда тебе нужна? Ну, слушай. Решением партсъезда не прошедший проверку механически выбывает из партии. Ме-ха-ни-чески. А кричишь: «Коммунист»!.. Беспартийный ты!

О с т р о в с к и й (вдруг).Туфта!

Б а б е н к о. Что еще за «туфта»? Со мной этот блатной жаргон брось! В другом месте наговоришься! (Идет к двери.)

Островский смотрит ему вслед. Напрягая все силы, пытается поднять руку. И не может. Кричит в спину Бабенко.

О с т р о в с к и й. Меня так просто не угробишь!.. Слышишь?! Не выйдет!

Входит встревоженная  Р а я.

Р а я. Кто это был, Коля?

О с т р о в с к и й (не сразу). Из коммунхоза. Насчет комнаты…

Р а я. Кричал ты… Или показалось мне?

О с т р о в с к и й. Показалось…

Молчат. За окном голос Куренкова: «Заявления строчишь?! Воздухом дышать приехал? На! Дыши!» Звон разбитого стекла. В окно летит булыжник. Островский прикрывает лицо левой рукой.

Р а я. Что же это, Коля?!

О с т р о в с к и й. О здоровье моем заботятся…

Рая бросается к окну, потом к двери.

Р а я. Где браунинг твой? Где он?

О с т р о в с к и й. Брось, Раюша… Подушкой прикрой, дует.

Р а я. В милицию пойду!

О с т р о в с к и й. А чем докажешь?

Р а я. Белогвардеец проклятый! (Плачет, уткнувшись в подушку.)

О с т р о в с к и й. «Они убивают меня, потому что боятся. А чего же больше может пожелать человек?»

Р а я (притихнув, встревоженно). Ты что, Коля?

О с т р о в с к и й (сурово). Это не я… Это «Овод»…

На лице его отрешенность. Он словно увидел что-то в глубине комнаты. А там возникла неясная фигура  Р и т ы, послышался ее негромкий голос: