Иногда он на даче любил построгать. Правда, это было давно. И как-то велел захватить с кунцевской дачи в Волынском этот ящик с подставкой сверху под сапог. Чистил, порой, сапоги, ставя ногу на эту подставку. Всегда чистил сам. До блеска...
Вот и сейчас поставил сапог на ящик, взял щётку. Снова возвратился мыслями к «линии Маннергейма» и тридцать девятому. Многого стоило Красной армии взятие этой линии обороны, её прорыв. Серьёзные были потери. Он, конечно, хорошо помнил все цифры. Их вообще в широкой печати не публиковали. Везде объявляли, что потери в финской войне — «незначительные». По официальным каналам штабов сообщили, что погибло около 50 тысяч и ранено немногим более 150 тысяч советских бойцов и командиров. Но он-то хорошо знал, что потери были почти в пять раз больше.
И это его очень тревожило. Даже в воспоминаниях. Он не переживал об убитых людях, как таковых, люди его интересовали мало. Он страдал, именно страдал, как раненый зверь, об армейских потерях. Об ослаблении армии, о том, что не смог точно всё просчитать и предвидеть. Что, имея миллионную армию у границы соседнего маленького государства, бывшего прежде провинцией России, не смог выиграть войну.
Он публично всегда обвинял других. И казнил, не задумываясь. Наедине с самим собой всегда был честен и винил себя. И страдал. Но об этом никто не должен был знать. Таков закон диктатуры. Если не обвинить других в своих ошибках, можно потерять всё, чему отдана жизнь.
Как подавляющее большинство великих диктаторов, любил власть не за возможность наслаждаться ею, получать мирские удовольствия. Нет. А только за то, что она давала право вершить судьбы, создавать города, формировать и укреплять страну.
Лично у него не было ничего. Но у него была огромная страна, которую он считал своим детищем. Которую любил, потому что создавал многие годы. И ненавидел одновременно, потому что боялся. Боялся! Заговоров, предательства, неуправляемого буйства толпы. Потому и научился он за многие годы умело держать в узде любую людскую стихию. Не считаясь с жертвами. Жертв для него не существовало. Это были не жертвы. Это были издержки производства. Отходы, возникающие при укреплении и усилении государства. Наверное, только такие властители бывают большими полководцами. Создают мощные военные государства... Но людям в таком государстве живётся несладко. Всем вместе почётно и хорошо. А каждому в отдельности плохо и страшно...
Он внимательно осмотрел каждый сапог. Они сверкали чёрным загадочным блеском. Он ещё раз слегка коснулся носка «бархоткой». Потом другого. И вернулся в кабинет.
В задумчивости сел к столу. Зажёг настольную лампу, подобную той, что стояла в соседней комнате. И, не выключая верхнего света, достал из ящика последние документы, с которыми уже знакомился сегодня.
Это были сводки генерального штаба. Читая их, он анализировал характер боевых действий. Автоматически, почти без напряжения просчитывал логику их и правильность. Напрягался только в поиске неожиданных решений, когда этого требовали сложные стратегические ситуации.
Отметил, что постоянно исполняют его директиву, важную, как он считал, изданную им в начале года. Этой директивой войскам категорически запрещалось бросать пехоту в атаку без артиллерии. Кроме того, он ввёл совершенно новое использование артиллерии в бою. Не артподготовку и последующую за ней атаку, а атаку во время артподготовки, с постепенным перенесением огня вглубь обороны противника. По мере продвижения своих войск. И с постоянным продвижением артиллерии по ходу боя. Также запретил наступать без создания ударных групп для прорыва вражеской обороны.
Прочитал и проанализировал сводки.
Ещё раз пробежал глазами информационную справку от генерала Лаврова, руководителя разведывательной сети, лично подчинённого только самому Сталину. На ней было написано вверху справа: «Совершенно секретно. Только для товарища Иванова». Так условно обозначали Сталина. Это был текст выступления Гитлера за ужином 27 июля в его Ставке «Вервольф», в Виннице. Запись была стенографическая.
Он второй раз читал справку, обращая внимание на концентрированный взгляд Гитлера в отношении сырьевых ресурсов. Этот фюрер часто в своих речах подчёркивал, что ему не хватает никеля для высококачественных сталей. Это в основном для орудийных стволов. И снова подчеркнул Гитлер, что Румыния — единственный нерусский поставщик нефти для Германии.
Сталин всё это знал и помнил уже давно.
Справка давала только общий тон настроя рейхсканцлера и некоторые, уже известные, акценты в его планах.
Читая справку, он ещё раз подумал, что Лавров не зря тратит немалые силы и средства на свою агентурную сеть. Не зря. С улыбкой снова перечитал место, где Гитлер упоминает его: «...Если Черчилль — шакал, то Сталин — это тигр...»
Посмотрел на часы, было около трёх. За окном — глухая ночь. Он редко ложился раньше, да и все в Кремле работали в это время, зная режим «хозяина».