Всадники

– Позволь саису отойти на минуту от лошади, и я ее успокою.

– Как же ты это сделаешь? – спросил Уроз. – Ведь конь тебя не знает.

– Сейчас увидишь, – пообещала джат. Уроз приказал Мокки:

– Сделай, как она просит!

Саис снял ладонь с глаз Джехола и отошел. Но недалеко, готовый в случае чего вмешаться. Однако этого не потребовалось.

Сунув два пальца в рот, у самых уголков, старуха начала свистеть. Первый звук был коротким и громким, но не резким. Просто предупреждение: «Слушай меня». Уши Джехола встрепенулись, и он повернул голову в сторону темной массы у огня. А старуха продолжала свистеть. Звуки стали более протяжными и более нежными. Джехол встрепенулся. Перестал дрожать. Большие влажные глаза его вернулись в нормальное состояние. Их уже больше не расширял страх.

«Ну иди… иди сюда…» – как бы говорил тихий, нежный, покоряющий звук. Словно притягиваемый невидимой веревкой, Джехол сделал шаг вперед, потом еще, еще. Губы джат теперь были сомкнуты, и из них исходил ровный, плавный звук, похожий на шум журчащей воды, прокладывающей себе путь сквозь стоячую воду пруда. Джехол подошел к старухе, наклонил голову и коснулся ноздрями ее щеки. Грива коня покрыла седые волосы старухи. Обезьяна ревнивым движением положила подбородок на другое, свободное плечо женщины. Та развязала мешок, лежавший у ее ног, вынула оттуда горсть сахарного песку и дала лизнуть сначала одному, потом другому животному.

– Вот, – сказала старуха. – Теперь они стали друзьями. Они по-своему разломили хлеб-соль.

– Ты колдунья… – воскликнул Мокки. – Как все джат… Меня предупреждали… Колдунья.

Старуха отодвинула от себя обезьяну, коня и медленно встала. На лице ее, спокойном и сильном, появилось высокомерное гневливое выражение.

– Колдунья! Колдунья! Так глупые и трусливые дети обзывают людей, чьи знания и власть они не в силах понять.

– А ты где научилась этому? – спросил Уроз.

Старуха запустила руку в гриву Джехола, прижавшегося к ней, и, высокая и прямая, сказала со спокойной гордостью в голосе.

– Я Радда, дочь Челдаша. А от Сибири до Украины не было человека, умеющего лучше покупать, продавать и дрессировать лошадей, чем цыган Челдаш.

– Что это за племя? – спросил Уроз.

– Это так по-русски называют тех, кого вы зовете джат, – сказала Радда. – В других краях нас зовут «рома» или еще «жиганами». Но везде мы с давних времен являемся единым народом и говорим на одном и том же языке, пришедшем из Индии.

Мокки готовил чай и рис.

– Так что ты, значит, русская? – спросил Уроз.

– Мой отец и мой муж были оттуда, – сказала Радда. – Но с тех пор, как они погибли во время великого бунта, я превратилась просто в джат, которая все время находится в пути.

– Ты совсем одна? – спросил Уроз.

– Нет, не одна, – отвечала старуха. – То с одной зверюшкой, то с другой.

– И сколько же лет так ходишь? – спросил Уроз.

– Считай сам, если хочешь. Мне нечего считать годы, – ответила Радда.

Она присела, скрестив ноги, перед уже тремя почерневшими от огня камнями, на которых у самого костра кипела вода и варилась пища. Ела она медленно, молча, с должным уважением к тому, что делает.

Время от времени старуха вынимала из мешка куски какого-то непонятного месива и давала их обезьяне. Вокруг костра до тех пор, пока джат и ее спутник не кончили есть, царило молчание. Тут она спросила обезьяну самым естественным тоном.

– Ну как, наелся, Сашка?

Обезьяна кивнула головой и почесала живот. Потом, прижав руку к сердцу, низко поклонилась Урозу и Мокки.

– Это она нас благодарит, в самом деле, она нас благодарит, – восторженно закричал саис.

На его круглом, плоском лице было написано чисто детское восхищение. Теперь все мысли его были обращены к этой игрушке. В жизни своей он не видел такого и даже не мечтал увидеть. Обезьяна сделала поклон еще ниже. И тут в холодной ночной тишине раздался громкий хохот Мокки, которому еще совсем недавно казалось, что он отныне навсегда разучился смеяться. Морда обезьяны расплылась в улыбке. Она любила, когда люди смеются. Обезьяна видела в смехе подтверждение: ее труд не пропал даром. Ну а этот смех превзошел по громкости и благодарности все, что она слышала до сих пор. И ей захотелось вызвать его еще раз. Ее быстрый, печальный взгляд перешел от сучковатой палки, валявшейся на земле, к старой цыганке. Та слегка наклонила голову. Обезьяна схватила палку, приложила ее вертикально к левому плечу, выпрямилась и прошла строевым шагом шесть шагов вперед, сделала поворот кругом, прошла шесть шагов назад и остановилась перед Мокки.

– Как солдат! Я угадал!.. Теперь она солдат, – крикнул Мокки, хлопая в ладони. – Еще!

Обезьяна изобразила всадника, потом пьяного. Радость саиса была беспредельной.

– Довольно, – вдруг выразил свое недовольство Уроз.

Он не любил эти дурацкие игры, и тем более ему не нравилась радость Мокки. Обращаясь к старой женщине, он спросил:

– Ты всегда заставляешь работать обезьяну, Радда? А сама-то ты чему-нибудь научилась у своих родичей?

– Гадать, например? – спросила старуха.

– Например, – согласился Уроз.