— Здорово, старик, — возник перед Котовым Славка Шадрин, молодой археолог, коротавший свой первый отпуск на даче у родителей. — Не обошли тебя мировые катаклизмы.
— Пропал вечер, — с тоской сказал Котов, понимая, что поработать уже не удастся.
— Смотря для кого, — сказал Славка и оглянулся. — Еще один — и пулечка, — прибавил он и подмигнул Родионову.
— Что-то властей не видно, — заметил тот.
— Власти на телефоне висят. Я сейчас председателя встретил. Побежал в Москву звонить, ну, а мы... — Славка поискал глазами кого-то среди людей за оградой и крикнул: — Феликс Юрьевич, идите сюда!
В калитку боком протиснулся худощавый брюнет лет сорока, рано поседевший и оттого выглядевший едва ли моложе Родионова. Котов знал его: Микульский, нейрофизиолог из голубой дачи напротив. Работал где:то в университетских клиниках и сюда наезжал случайно и редко. Соседи по улице называли его крупным специалистом, что, возможно, и соответствовало действительности: не так уж много у нас сорокалетних профессоров.
— Что скажете? — спросил Котов, пожимая худую руку Микульского.
— А что говорить? — перебил Славка. — Подумаешь, событие: обыкновенный метеорит.
— Едва ли обыкновенный, — заметил Микульский. — Свечение неклассического Типа. Одна только спектрограмма может многое рассказать, когда он остынет.
Сквозь толпу на улице прорвался в сад еще один гость: тот самый толстяк председатель, что, по словам Славки, звонил в Москву.
— Едут, — сказал он, отдышавшись. — Уже полчаса, как выехали. Скоро будут.
— Кто?
— Из комиссии по метеоритам, — доверительно проговорил толстяк и воззрился на белое пламя.
— Клад, — сказал Славка, деловито нахмурившись и подмигивая Микульскому. — Из чистого золота шарик.
— Да ну? — удивился толстяк. — Самородок?
— Кто знает? — принял эстафету Микульский. — А вдруг из урана? Тогда все мы и они, — он кивнул на толпу за оградой, — находимся в непосредственной опасности. При расщеплении ядер урана выделяется большое количество радиоактивного вещества. Пока еще неизвестен характер излучения.
Толстяк, даже не дослушав, уже пятился к калитке и тотчас же исчез за оградой.
— Граждане, — голос его дрожал, — скопляться не советую. Может быть радиация. Никто не знает.
Толпу у забора словно ветром сдунуло, а Славка даже отступил к веранде. От неожиданности Родионов и Котов переглянулись.
— Вы пошутили, конечно, Феликс Юрьевич? — осторожно спросил последний.
— Да как вам сказать, — сдержанно ответил Микульский. — Хотел пошутить. Но, честно говоря, сам не уверен. Может быть, это чисто оптическая иллюзия, а возможно, эта световая пульсация сопровождает какое-то проникающее излучение. Счетчиков ведь у нас нет — не проверишь.
— Привезут счетчики, — уверенно сказал Славка, — привезут, если выехали. Да и мы не рядом. Сколько отсюда? Метров пять-шесть — не меньше.
— Если мы имеем дело с радиоактивными изотопами, возникающими в результате деления ядер урана, ваши пять-шесть метров — не защита. Практически мы уже облучены. Лично я в этом не убежден, но кто знает, — вздохнул Микульский. — Есть полный смысл подождать приезда комиссии.
3
Ждать не пришлось. У калитки затормозила голубая «Волга», и в сад ворвался кряжистый, густоусый старик, ничего и никого не видевший, кроме белого пламени. Он потоптался у калитки и, обернувшись к машине, не закричал — взмолился:
— Скорее, Коля! Ничего подобного мы с вами еще не видели. Рентгенометр быстро!
Из машины, согнувшись, вылез долговязый Коля с черным пластмассовым ящиком на груди. Оба, не здороваясь и не глядя на стоявших у дома, бросились к яме.
Несколько секунд они стояли молча, не подходя слишком близко к огню или свету, потом Коля начал производить измерения.
— Ну как? — спросил усач.
— Порядок, — сказал Коля.
— А точнее?
— Радиации нет. Стрелка на нуле.
— Бета- и гамма-излучение проверил?
— Что я, маленький? — обиделся Коля.
— Ну хорошо-хорошо, — заторопился усач. — Сделаешь спектрограмму, а сюда кинокамеру... Впрочем, я сам. — Он бросился к машине, на ходу снимая пиджак.
— Сам с усам, — пробормотал вполголоса Коля, — мельтешит, а все без толку, — и поплелся вслед, придерживая прыгающий на груди ящик.
— Энергичный мужчина, — уважительно заметил Родионов вдогонку усачу-запорожцу.
— Будешь энергичным, когда научные открытия с неба падают, — сказал Славка и мечтательно прищурился. — А вдруг это посланец чужого разума?
— Точно, — подтвердил Котов. — Знак бога. Черный камень Каабы. Паломники толпами валят в Марьясино.
— Да ну тебя, — обиделся Славка. — Несерьезный ты человек.
Микульский с улыбкой прислушивался к спору.
— Разум не разум, а камешек необычный.
— Необычный, вы говорите? — вмешался подоспевший усач, уже без пиджака, в одной рубашке с расстегнутым воротом, — просто невероятный. Первый случай в моей практике. Во-первых, тепловое излучение. И заметьте, без всяких признаков огня, взрыва или ядерного распада. Один светящийся газ. Сколько у вас на градуснике?
— Двадцать восемь, — сказал Котов.
— А было?
— Тринадцать.