Всадники (С иллюстрациями)

Севка все поглядывал на фронтовика. Порой ему казалось, что он уж где-то видел этого человека. Но где? В эскадроне? Нет, всех эскадронных он знает наперечет. Может, в дороге, пока ехал в Сибирь? Может быть. Но никак не вспомнить.

Спрашивать при всех он постеснялся. Решил выждать и, если удастся, потолковать отдельно. Как-никак человек с фронта. Может, слыхал что-нибудь про эскадрон.

Случай представился утром. Гаврилов как раз обувался. Одна нога в сапоге, на другой лишь портянка навернута. Сидит на лавке, о чем-то задумался.

— Где я вас видел, дядя? — подошел Севка. — Вы в каких частях воевали?

Гаврилов пригляделся к Севке.

— Вот леший! — удивился он. — А ведь и мне твоя карточка знакома. Тебе не доводилось в кавалерии служить?

— Точно, служил! В сто шестом отдельном…

Гаврилов как был в одном сапоге, так и шагнул к Севке:

— Как же ты меня не узнал? Сережку Гаврилова! Вестового! Неужели забыл?

Нахмурился Севка. Вестовым командира был молодой парень, а этот…

— Так я ж тогда безусый ходил! — объяснил Гаврилов. — Ну и, опять же, время прошло. Выходит, постарел.

И ничуть он не постарел, это все из-за усов. Тот самый Гаврилов!

— Как там в эскадроне, дядя Сергей? — весь засветился от радости Севка.

— В эскадроне-то не надо лучше, да меня вот списали по чистой, — грустно улыбнулся Гаврилов. — И ранка-то пустяковая — в мякоть. Но, видно, нужную жилу повредило, раз правая рука не гнется.

— А где сейчас эскадрон? Не удалось мне его догнать. Зато будущим летом, как получу расчет…

— Не торопись! — перебил Гаврилов. — Знаешь, что мне на прощанье командир сказал? Что эскадрону, мол, на фронте скоро и делать станет нечего. Иди, говорит, домой, Серега, там тоже дело найдется. Советской власти верные люди всюду нужны.

— Живой, значит, командир! А комиссар?

— Живой! — кивнул Гаврилов. — Этот Касаткин как заговоренный: в самое пекло лезет — и хоть бы царапина. Командира за это время уже два раза пули дырявили да шашкой в конной атаке какой-то офицерик маленько достал. Но, слава богу, обошлось. Опять Ребров в строю на своем Бурьяне.

— А дядя Федор?

— Это какой?

— Дроздов. Пулеметчик…

— Дроздов? Нету Федора Дроздова! Давно нет! Еще в России сложил голову… Кабы не Федор, то и нам бы с тобой сейчас не разговаривать. На верную смерть пошел, а эскадрон выручил.

Замолк Севка. Как это нет Дроздова? Вот он стоит перед глазами живой. В застиранной гимнастерке, с портупеей шашки через плечо!.. «Крепись, Савостьян… поклон от эскадрона…» А полушубок? Ведь Севка его дяде Федору вез…

В середине дня Гаврилов уехал с завозчиком. Обнял на прощанье Севку, приказал безотлагательно написать командиру и без его ответа никуда с места не трогаться.

— Может статься, не в ту сторону кинешься догонять, — предупредил Сергей.

Час спустя на мельницу ввалилась запыхавшаяся Зина. Голова по самые брови закутана в платок, на ногах растоптанные Степанидины валенки. Но лицо сияет, как ясное солнышко.

— Случилось что? — удивился Севка ее неожиданному приходу.

— Случилось! — загадочно ответила Зина…

— Говори скорей, не тяни!

— Ух, раскричался! Вот теперь и не скажу, — с деланной обидой упрекнула Зина. — Я ему привет принесла, кучу новостей, а он…

— Письмо от Клавы? — не утерпел Севка.

— От мамы!

— Что-о?

— То-о! От самой Веры Константиновны, моей мамочки. Вот! — Зина выхватила из-за пазухи письмо, поцеловала его и отдала Севке. — Читай, оно и тебе тоже.

Зинина мать за время странствий натерпелась лиха. Ее начисто обокрали в поезде, забрали предназначенные для обмена вещи. Скиталась по деревням Поволжья в надежде заработать на обратную дорогу. Одежонка плохая, а обувь и того хуже — подвязанные веревками туфли. Поморозила ноги, свалилась в какой-то деревне. Спасибо, тамошняя учительница не дала пропасть — приютила. Лечиться негде и нечем, есть нечего. На письма, которые посылала дочкам, не было ответа.

Кое-как встала на ноги, пошла. От деревни к деревне. Кому из шинели пальто скроит или тужурку, кому перелицует старый пиджак. Ребятишкам шила френчики и штаны из военных палаток. Тем и спаслась.

«…В Москве, на Якиманке, — писала Вера Константиновна, — застала лишь пыль, запустение да свои нераспечатанные письма. Как просунул их почтальон в прорезь двери, так и валялись на полу в передней.

Я — к знакомым, к дворникам, в милицию — только руками разводят. Надоумили поискать в детских приютах. Вот тут и напала на Клавин след. А спустя полмесяца уже читала ее письмо! Из него-то и узнала про тебя, Зина, и про Севу.

Вот что, дети, — продолжал читать Севка, — настало время собраться нам всем вместе. Клава уже здесь, в Москве, шлет вам привет. Комсомол послал ее на борьбу с детской беспризорностью. Хвасталась, что на каком-то совещании удалось повидать товарищей Крупскую и Дзержинского.

Теперь очередь за вами. Поскитались — и хватит. Сева будет жить у нас. Здесь, правда, пока еще голодновато, но зато все под одной крышей. Мы с Клавой приготовили денег вам на дорогу и сегодня же вышлем.

Обнимаю и целую вас.

Мама».

Прочитал Севка письмо, вспомнил Клаву. «Вот счастливая! — порадовался. — И мать, и сестра нашлись».