Всадники в грозу. Моя жизнь с Джимом Моррисоном и The Doors

В свои двадцать один Моррисон был застенчив. Он сказал мне «хелло» и удалился в свой угол. Я заподозрил, что ему некомфортно среди музыкантов, поскольку сам он ни на чем играть не умеет. Когда Моррисон вышел из гаража за пивом, Рей с ухмылкой, как гордый старший брат, протянул мне скомканный листок бумаги.

— Взгляни, это Джим написал, — сообщил он.

Ты знаешь, день разрушает ночь
Ночь разделяет день
Пытался бежать, пытался скрыться
Прорваться сквозь, на другую сторону

Представлял себе, неделя за неделей, день за днем, час за часом

Вот он, проход, глубок и широк
Прорваться сквозь, на другую сторону

— Звучит очень ритмично.

— Басовый ход я уже подобрал, попробуем сыграть? — сказал Рей.

— Давай попробуем.

Рей начал, и я стал подстукивать, как в двери, положив палочку на пластик плашмя. Джим Манчарек присоединился к нам, что-то весело выдувая на гармошке. Моррисон, после долгого выжидания, в конце концов попробовал спеть первый куплет. Он был очень неуверенный, прятал глаза, но у него был необычный тембр: низкий, чувственный и мрачноватый — словно он пытался звучать сюрреалистически. Я не мог отвести от него взгляд. Его личность и то, как он себя вел, притягивали. Рик вяловато играл на ритм-гитаре, зато в клавишных Рея был настоящий драйв. Потом мы сыграли еще пару вещей Джимми Рида, и энергия Моррисона набрала оборотов. Я согласился прийти еще на несколько репетиций. Мне понравилось с ними играть. Я знал, что нужен им, и решил что побуду в этой теме какое-то время.

Следующие несколько репетиций прошли в том же духе, но я все больше увлекался их собственными песнями. Мы работали над аранжировкой, и я ощущал духовную близость с этими людьми, особенно с Реем. Рей вспоминает: «Мы снова и снова вслушивались в то, как Джим пропевает-проговаривает слова, и звучание, которое должно было бы их сопровождать, медленно проявлялось. Все мы были близкими душами — кислотные головы в поисках какого-то иного способа ловить кайф. Мы знали, что если будем продолжать в том же духе, то сгорим от наркотиков, так что мы отправились искать его в музыке!»

И еще, Моррисон был загадочный. Это я понял наверняка.

Глава 4. Soul Kitchen Душевная Кухня

Лос-Анджелес, 1965

Июньским утром во вторник я гнал машину по Оушен Парк. У Рея там был гараж, на крыше которого имелась комнатка-клетушка, и в ней в то время обитал Джим. Я поднялся по ступенькам и задержался на пороге, чтобы окинуть взглядом пальмовые кроны и викторианские крыши Венеции.

Мама с папой перестали оплачивать мою квартирку в Топанга, после того как я забросил учебу по большинству предметов, так что мне пришлось вернуться домой. Большую часть времени коричневые шторы в моей старой спальне были плотно задернуты. Пол спальни был устлан мягким ковриком из пористой резины в дюйм толщиной, стены увешаны узорчатыми тряпками а-ля Восток. На столике был алтарь, включавший изображение Кришны, портрет Махариши, а так же книжку «Автобиография Йога» Парамахансы Йогананды. Свечи горели постоянно. Я проникал в дом и выскальзывал наружу исключительно через черный ход, в любое время дня и ночи. Если донимал голод, я совершал рейд к холодильнику. Лишь в самом крайнем случае я появлялся за обеденным столом, где молча жевал под напряженными взглядами старших. У меня был свой тайный мир, и семейные ритуалы моих родителей казались тоской зеленой по сравнению с тем, что я видел в Топанга Каньоне.

Как бы мне снова сбежать из-под их крыла и подыскать себе такое местечко, как у Рея? В Вествуде делать нечего. Единственное развлечение — в полночь пробраться в Башню Мормонов и там помедитировать. Зато, живи я в Венеции, можно было бы тусоваться вместе с Джимом. Он прикольный. Столько всего знает — и все подвергает сомнению. Чёрт, Рей снимает двухкомнатный викторианский особнячок с видом на океан всего за семьдесят пять баксов!

Венеция, чувак… Это тебе не сёрферская попсня. Здесь дух битников, здесь артисты и музыканты. Здесь кайфово!

— Вот, послушай, как люди играют, — сказал Джим, пропуская меня в комнату. Его волосы были еще влажные после душа. Он небрежно прочесал их пальцами и встряхнул головой. Львиная грива легла точно на место.

— Как у тебе получается делать такую прическу? — спросил я, пока он возился с проигрывателем.

— Мою голову и потом не расчесываю, — ответил Джим, опуская иголку на пластинку Джона Ли Хукера из коллекции Рея. Он уже прилично продвинулся по части вхождения в образ рок-звезды. Я не видел его пару недель, и перемены в нем были заметны. Может, он рисуется?

Блюз заполнил комнату. Джим подошел к окну и распахнул его. Солнце плеснуло вовнутрь. Мы оба восторженно уставились на океанский пейзаж.