Всадники в грозу. Моя жизнь с Джимом Моррисоном и The Doors

— Поставь “Crawling King Snake”, — попросил я. — Обожаю эту вещь, там такой грув. Когда будем работать над нашим вторым или третьим альбомом, думаю, обязательно ее запишем. После того, как сделаем много своих вещей. Ясное дело, надо вначале с каким-то лейблом контракт подписать.

Меня распирало от предвкушения будущего. Эти люди — Рей, его подружка Дороти, Джим, их друзья из кино-школы — были независимыми, творческими студентами, и я хотел быть среди них. Пару недель назад мы все вместе сходили в UCLA посмотреть «Фантом Индия» Луи Малле, и Рей с Джимом без конца говорили о французской «Новой волне» в киноискусстве.

— Обязательно посмотри «400 ударов», — порекомендовал мне Рей. Я знал, что это фильм французского режиссера (Трюффо), и название меня возбуждало. Я думал, имеется в виду «400 минетов»[21].

Обстановка в жилище Рея тоже приводила меня в восторг. Студенческая атмосфера с восточным привкусом. Книги, киножурналы, восточные ковры, индийские покрывала, эротические фото. Целые новые миры открывались для меня в этой комнате.

Мне было двадцать и все казалось возможным.

— Все будет, — резкий тон Джима исключал любые сомнения. — Ты лучше послушай, какие у чуваков трубы.

В последней фразе слышалось благоговение. Вполне обоснованное, учитывая южное происхождение Джима. Он был одержим манерой пения черных блюзменов. Неприкрытая боль, звучавшая в их голосах, как будто резонировала в нем. Он слушал напряженно, полностью отключившись от внешнего мира.

Когда пластинка закончилась, Джим предложил сходить к Оливии пообедать.

Я подскочил. У меня потекли слюнки от мысли о южной домашней кухне. Тушеные помидорчики под острым мясным соусом.

— Окей, но ужинать будем где-нибудь в другом месте, — поддразнил я Джима поглаживая себе живот.

— Не доставай. Несколько блюд подряд, и обожрешься до усрачки. Но мне это напоминает о том, как кормят у нас во Флориде!

— Ну да, тем более, что все так дешево! — воскликнул я.

Джим скривился в своей медленной улыбке, которая столь редко появлялась на его лице.

* * *

«У Оливии». Маленький душевный ресторанчик на углу Оушен Парк и Мэйн. Придорожная харчевня, словно перенесенная в L.A. откуда-нибудь из Билокси, штат Миссисипи. Народу было полно, как обычно. Ресторанчик, который Джим позднее увековечил в своей “Soul Kitchen”, был забит студентами кино-факультета и чем-то напоминал вагон-ресторан, увязший в песке посреди пляжа.

Молодая девушка с большими карими глазами и длинными черными волосами плавно проплыла мимо нас.

— Смотри, Джим, это же та певица, Линда Ронстадт, которая живет на Харт Стрит.

— Ага. Как ее группа называется?

— Stone Poneys.

— Ненавижу флок-музыку, но она ничего, — он дважды окинул ее оценивающим взглядом.

Прибыла еда, и мы принялись за дело, по ходу судача насчет местной музыкальной сцены со ртами, набитыми жареной курятиной. Говорил, впрочем, больше Джим, а я поддакивал и шнырял глазами вокруг. Мне еле слышал его из-за шума и гама, стоявшего в помещении.

Спустя полчаса Оливия скомандовала, перекрывая общий гомон: «Ланч окончен!» Она носила традиционный вышитый передник поверх обширной юбки и слегка прихрамывала на правую ногу. От нее исходила волна теплоты, но эта большая черная женщина, чье имя было для нас синонимом слова «душа», никогда не позволяла никому из посетителей задерживаться после закрытия и немедленно выставляла всех вон. Ей было плевать на несколько лишних долларов, если ей требовалось немного покоя. Никто не обижался.

Ее ресторанчика давно нет, но легенда продолжает жить в словах Джима:

Что ж, часы говорят, пора закрываться
И мне уходить, понимаю, пора
А я хотел бы здесь остаться, до утра

Оставь меня заночевать в твоей душевной кухне,

Отогрей мое сердце у своей нежной плиты,
Выставь вон и я уйду бродить, бейби,
Спотыкаясь в неоновой роще.

— Давай сходим в вечером в «Venice West Cafe», — предложил Моррисон, когда мы собрались уходить. Он одним долгим глотком допил остатки черного кофе, пока я глазел через окно на проходящих мимо девушек.

— Давай, — согласился я, не отрываясь от окна. — Еще ни разу там не был.

Когда девушки скрылись из виду, я продолжил:

— А поэты у них там еще выступают?

— Понятия не имею. Сходим, узнаем.

* * *

В первых числах июля мы катались с Джимом по Венеции на моей Singer Gazelle, европейской машине, на которую я сменил свой Форд-кабриолет. Смотрелась «Газель» отлично и при этом жрала намного меньше бензина. Бензин продавался по тридцать пять центов за галлон, так что за доллар я мог объехать пол-города. Папа отправился со мной покупать машину, чтобы меня не надули, как в прошлый раз. Когда мы выезжали с парковки, он спросил, не хочу ли я уступить ему руль.