Все, что я знаю о любви. Как пережить самые важные годы и не чокнуться

Мы стоим, уставившись в экран плоского телевизора, на котором канал BBC транслирует раскрасневшихся пьяных людей на Южном побережье, и я готова отдать все, чтобы в эту минуту оказаться среди них. Часы Биг-Бена бьют полночь. Играет «Старая дружба»^[48]. По какой-то непостижимой причине все начинают медленно танцевать, как будто это последняя песня на дискотеке. Все, кроме Феликса, который играет в змейку на своем мобильном в другом конце комнаты.

Я поворачиваю латунную ручку бара из красного дерева и достаю бутылку виски. Фэйрли танцует с лабрадором, который стоит на задних лапах, опустив передние на ее руки. Они медленно движутся под заунывные звуки «Старой дружбы».

Мы пропустили последний поезд до Лондона, так что через какое-то время я выхожу на улицу, чтобы обзвонить все местные такси – но они оказываются слишком дорогими. Мы в ловушке, по меньшей мере, на восемь часов в одном доме с кучей парочек и парнем, в которого я безответно влюблена. И все они младше нас на целый год.

Я возвращаюсь в дом и вижу, как Фэйрли возле холодильника целуется с вездесущим регбистом, прежде чем скрыться с ним в сушильной комнате. Я иду в сад, чтобы выкурить целую пачку сигарет.

– А где Фэйрли? – спрашивает Феликс, которому пришла та же идея, что и мне.

Мне больше не хочется ломать перед ним комедию.

– Она в сушилке с этим парнем-регбистом, – говорю я без выражения, прежде чем сделать изрядный глоток из бутылки с виски.

– Что? А Дейв?

– Да не знаю я, – отвечаю я, затягиваясь сигаретой и выдыхая дым в стылый, спокойный ночной воздух. – У них с Дейвом все очень сложно, Феликс, и чем раньше ты это поймешь, тем лучше. То вверх, то вниз, то да, то нет.

– Но «да» было всего пару часов назад! – возмущается он.

– Ага, ну, видимо, он позвонил ей за это время, они опять поссорились, и она решила, что все снова кончено.

– Ну зашибись, – говорит он, опускаясь на садовый стул рядом со мной и вынимая сигарету. – Худший Новый год в моей жизни.

– Да, – говорю я. Мы смотрим на последний фейерверк в Суррее в полном молчании. – В моей тоже.

«Пожалуйста, вырежьте трусики из 22-й сцены»

Первый телефонный звонок застал меня на станции метро Хай-стрит Кенсингтон. Близится конец длинного рабочего дня в газете The Evening Standard, где я протираю штаны в редакционном отделе вот уже два месяца. Настроение неважное. Мне досталось задание, которое никто не хотел брать, – статья о новом лондонском «тренде» («Если этим занимаются больше трех человек, значит, это тренд», – любит повторять моя сварливая редакторша-шотландка на каждой утренней летучке). Стало модно перемещаться по городу, сидя в гигантской металлической коробке на колесах – велобусе. Велобус приводят в движение сразу несколько людей, которые активно крутят педали под руководством энергичного мужчины, пока двухэтажные автобусы пытаются все это объехать.

Вот так вместе со стажерами из других отделов, которых было не жалко отправить в город на весь день, я оказалась в центре внимания прессы – фотография на всю полосу. «ВСЕ НА ВЕЛОБУС» написано жирным шрифтом прямо на моем лице.

– Это ты там в газете? – написал мне друг. – Выглядишь так, будто сбежала из Бродмура^[49]. Надеюсь, тебе за это хорошо платят.

Мне за это не платили. Девять месяцев прошло с момента, как я защитила магистерскую по журналистике, и мне до сих пор никто не хотел платить.

Я смотрела на свое лицо в газете, пока дожидалась поезда в сторону пригорода. Я жила с родителями, потому что не могла себе позволить снимать квартиру.

Вот уже девять месяцев мне не платили за работу по специальности. Я откликнулась на 123 вакансии. Мне отказали в стажировке в «Татлере», не взяли на должность младшего редактора в журнал «Худеем вместе», и даже официанткой в местную пиццерию я не смогла устроиться.

Тогда я вернулась на свою старую работу, чтобы иметь хоть немного денег, пришлось снова расхаживать по Олд Бромптон-роуд с группой временно безработных танцовщиц и стюардесс, раздавая флаеры барбекю-ресторана. День, когда меня атаковала группа противников ношения меха, потому что я раздавала листовки в костюме свиньи, стал для меня последней каплей.

Мне было двадцать два, и я отчаянно нуждалась в работе. Это было все, о чем я думала с самого утра и до самой ночи, которую проводила в старой детской комнате. Теперь я мечтала о работе с той же страстью, с которой сходила с ума от желания иметь бойфренда, когда была подростком. Я была одержима разговорами с теми, у кого она уже есть, выспрашивая у них в подробностях, как им удалось ее заполучить. Лежа ночью в постели, я гадала, сколько лет это еще может продолжаться.

Звонок с незнакомого номера. Я свернула газету и затолкала ее под скамейку на платформе, чтобы никто больше не увидел меня на этом дурацком велобусе.

– Алло?

– Привет, – произнес, судя по голосу, мужчина тридцати с чем-то лет. – Это Долли?

– Да, это я.

– Привет, меня зовут Тим. Я звоню из киностудии «Королевство обезьян» – я там работаю сценаристом в программе «Золотая молодежь Челси»^[50].

– Здравствуйте.