Все, что я знаю о любви. Как пережить самые важные годы и не чокнуться

Бригитт и Тим усаживают меня во главе длинного стола. Мой новый босс, менеджер шоу Гэри, расхаживает рядом в паре дырявых джинсов и футболке с глубоким вырезом. У него лицо Джорджа Майкла сорока с небольшим, а гардероб семнадцатилетнего участника «Голоса» из манчестерского торгового центра. Он невероятно красивый, загорелый, широкоплечий и высокий, а его хорошо поставленный, авторитетный голос разносится от Шордича до самого Лейтонстоуна. Он прославился на ниве сериалов о любовных похождениях мужчин среднего возраста, его сценарии неоднократно выигрывали премию BAFTA. Он прекрасен.

Десятки людей в телевизионной униформе — джинсы и парусиновые туфли — собираются за столом, и все как один выкладывают на него свои «Блэкберри»^[51].

— Итак, — говорит Гэри. — Что там с новеньким?

Девушка, которая одной рукой ест салат с кускусом, а другой набирает сообщение на «Блэкберри», отвечает ему:

— Ну мы думали, что он вроде как увлекся девчонкой, но тут на горизонте замаячила его бывшая, ну та, знаешь, блондинка, которая разбила ему сердце. Ну и она думает, что хочет все вернуть, и сказала ему об этом, так что, скорее всего, он соскочит.

Гэри покрутил пальцем у виска — жест, появление которого я буду пытаться предугадать и которого буду бояться на каждой встрече раз в две недели.

— Понятно, — серьезно говорит он, надевая очки для чтения и просматривая план. — Если он даже не собирается приглашать ее на свидание, не говоря уже о поцелуе, тогда нам стоит серьезно обдумать эпизод с самого начала.

Продюсеры по очереди делятся новой информацией, остальные делают пометки в телефонах и блокнотах. Мои глаза все больше и больше округляются с каждой новостью: «видимо, он все еще спит со своей бывшей», «эти двое сильно поссорились вчера в магазине», «ходят слухи, что он целовался с другой на прошлой неделе». Они не работают — они сплетничают. Я заинтригована.

Гэри начинает свой «Монолог о концепции сезона» — еще одна его фишка, к которой я скоро привыкну. Это грандиозная речь о его надеждах и планах на сюжет и атмосферу грядущих десяти эпизодов — и, как я скоро пойму, пустая трата времени. На доске он пишет слова типа «возмездие» и «предательство». Затем выбирает «тему» сериала; обычно это ничего не значащая общая фраза типа «пути назад нет», или «мужики остаются мужиками» или «девчонки рулят», все запишут ее без малейшего представления о том, как это может повлиять на непредсказуемые события реальной жизни, которые диктуют сюжет реалити-шоу.

— Мы должны всегда держать в голове девиз любого шоу: «что посеешь, то и пожнешь», — говорит он.

Внезапно Гэри заканчивает свой монолог о потенциальных сюжетных поворотах сериала, снимает очки и поворачивается ко мне, чтобы заговорить впервые за время двухчасовой встречи.

— Ты собираешься устраивать ивент в своем эпизоде? — спрашивает он.

Все поворачивают головы в мою сторону.

— Собира… что, простите? — переспрашиваю я. — Собираюсь ли я что сделать в моем… что?

— ИВЕНТ, — орет Гэри. — Вечеринку. В своем ЭПИЗОДЕ.

— Э… не знаю.

— Думаю, мы все объясним Долл чуть позже, — обнадеживающе говорит Бригитт.

Всю оставшуюся часть встречи я сижу, лихорадочно делая записи. Когда планерка заканчивается, Тим распечатывает краткие изложения предыдущих эпизодов, чтобы я переварила их дома. Позже я узнаю, что после той встречи ассистенты продюсеров прозвали меня «Шестеркой, которую Бригитт наняла для смеху».

— Сценарист? — говорит Фэйрли по телефону вечером того же дня, такая же ошарашенная, как и я сама.

— Ага, — отвечаю я.

— Типа ТВ-сценарист?

— Типа того. Всего на один эпизод, чтобы посмотреть, как я справлюсь.

— А тебе не надо было ради этого сначала поработать курьером? Потаскать коробки, позаказывать такси и все такое?

— Думаю, я вроде как перепрыгнула этот этап.

— Я очень горжусь тобой, и я в полном шоке, — говорит Фэйрли. — Ты вообще хочешь на телевидении работать?

— Наверное, — говорю я. — Думаю, хочу.

Первые две недели на новой работе оказались очень тяжелыми. У телевидения был свой язык, столь же запутанный и не поддающийся расшифровке, как эсперанто, и меня бросили в его глубокие воды без надувных нарукавников. Я узнала о существовании программы TX’d, о том, что слово «врезка» не имело отношения к бумаге, а «долли» — ко мне. «Черновой монтаж» означал первую версию эпизода в очень сырой форме. Об этом я узнала на собственном горьком опыте, когда продюсер прислал мне эпизод вчерне и попросил высказать свои замечания. Я не могла поверить своим глазам, настолько низкого качества он был, и написала в ответ длинное, максимально вежливое письмо, перечислив все свои наблюдения типа «после пятой сцены появляется просто надпись «музыка», а музыки при этом нет» и «между сценами большой промежуток времени занимает черный экран». «Если мы покажем это по телевизору в таком виде», — написала я, — «это поставит нас в исключительно неловкое положение».