Все, что мне дорого. Письма, мемуары, дневники

Линия отчуждения – это умалчивание истории, сокрытие реальных трагических событий, воспитание и внедрение в идеологию подрастающего поколения извращенных понятий о неполноценности и даже криминальном характере тех или иных народов. Для чеченцев «отчуждение» продолжилось после возвращения несчастной, униженной и наполовину убитой нации обратно на свою родину. Никто не описал, как возвращались из ссылки после хрущевской реабилитации люди, чудом уцелевшие от репрессий, в чемоданах везли кости погибших на чужбине; как рыли землянки во дворах своих собственных домов, занятых ни в чем не повинными переселенцами (одним из них мог быть и я), как начинали новую жизнь на пустом месте, не имея ни средств, ни помощи.

Мне повезло побывать на своей второй родине через сорок пять лет после тех событий, что описаны в моей повести: сколько трагических историй о пережитом я тогда услышал. Но я еще увидел, как трудится, как живет этот народ. Нация продолжала находиться в бедственном положении: слабая экономика, безработица, да к тому же кровоточащие, незаживленные душевные раны от пережитой депортации.

Такой и была Чечня в момент появления Джохара Дудаева. Моя личная – подчеркиваю – точка зрения такова: Чечня была подготовлена к приходу своего лидера. Москва, случайно или намеренно, дала Дудаеву в руки оружие, бросив военные склады. Москва подвергла Чечню политической и экономической изоляции. В результате Россия получила то, что мы наблюдаем до сих пор, нечто подобное кавказскому Чернобылю… Ни бетоном, ни ограждениями невозможно было укротить смертельно опасный огонь, который был зажжен. Назревала война… И она началась.

В восьмидесятые годы, я мог сам наблюдать, в Чеченской Республике насчитывалось чуть ли не 90 процентов безработных, Дудаеву было из кого набирать свою гвардию. Сегодня, сейчас в Чечне около 400 тысяч безработных. Социальная напряженность так велика, что решение проблемы видится не столько в политической, сколько в экономической, социальной плоскости. Могут спросить, как же возрождать экономику, если гремят выстрелы, взрывы. Полагаю, многие знают, что за эти годы для многих сил, в том числе международных, война, терроризм (и не только на Кавказе) стали доходным бизнесом. А для поколения, выросшего в Чечне за последнее десятилетие, умение воевать – пока единственным ремеслом.

И я хотел бы просить моих коллег из Европы – представителей общественности, журналистов, которые всегда задают мне, даже на литературных встречах, много резких вопросов по чеченской проблеме, – еще раз задуматься вместе с нами о том, что чеченский, кавказский вопрос имеет корни, уходящие в глубь нескольких столетий. Образно говоря, вряд ли кто-либо сможет предложить здесь «быстродействующую» и сразу спасающую от всех проблем «вакцину». Хотя, наверное, национальные конфликты в конечном счете угрожают человечеству не меньше, чем страшные, неизученные инфекции.

Чехов на Сахалине

К чеховскому произведению «Остров Сахалин» я обратился в общем-то случайно, считая, что куда приятней перечитывать на досуге рассказы, знакомые еще по школьным хрестоматиям. А тут нагрянуло в Москву немецкое телевидение, пожелавшее снять к столетней годовщине со дня смерти фильм о Чехове, и меня попросили рассказать об этой, в общем-то, самой необычной в творчестве писателя книге.

Сознаюсь, с той поры, когда мы листали, наскоро, перед экзаменом, этот самый «Сахалин», только и осталось в памяти, что там была ужасная каторга, а люди там заживо гнили и умирали. Думаю, не только мы, юные балбесы, но и многие из моих современников прочитывали «Сахалин» походя, а может, не читали вовсе. Даже известный критик Владимир Лакшин обозначил из всех книг эту как самую скучную и самую благородную.

А ведь в жизни Чехова поездка на Сахалин остается особой, исключительной вехой, которая во многом изменила его взгляды и повлияла на его мировоззрение. Да и в человеческом плане он был жестоко контужен увиденным на острове, он писал, что весь «просахалинился»… Возможно, и туберкулез, который свел его в могилу, берет свое начало от этой поездки.

«И зачем я сюда поехал, спрашиваю я себя, – писал Чехов, – мое путешествие представляется мне крайне легкомысленным… Высажусь на сахалинскую почву, не имея ни одного рекомендательного письма, могут попросить уехать обратно». А ведь у Антона Павловича как раз была рекомендация от солидного суворинского издательства, только из-за своей скромности он ее никому не показывал. Это нынешние по любому поводу тычут под нос так называемую ксиву. А без нее в наши времена не только на остров Сахалин, а в какой-нибудь санпропусник не попадешь.