Все, что мне дорого. Письма, мемуары, дневники

Ответ. Нас ждет трудное, тяжкое привыкание к новым условиям войны. Но опыт показывает, что люди привыкают ко всему, если возникнет внутренняя установка на выживание. Я не только о нашей стране, выживать придется и Европе, и Америке.

Выступление в Штутгарте

МНОГОУВАЖАЕМЫЙ ДОКТОР КУСТЕРМАН!

Уважаемые дамы и господа, дорогие коллеги! Разрешите поблагодарить за вручение мне столь высокой награды, носящей имя Александра Меня, чья память для всех нас священна. Мне не довелось встречаться с отцом Александром лично, но два его ученика и соратника – священник Александр Борисов и Владимир Илюшенко – работали в нашей Комиссии по помилованию. Их книги, посвященные Учителю, дают возможность прикоснуться к нравственным высотам, которые он подтвердил ценой своей жизни.

«Свет, который от него исходил, был ощутим почти физически, – пишет Илюшенко. – Он явил нам Христа и во многом повторил Его земной путь. Вот почему он был обречен: наш мир не прощает святости». Убийцу Меня так и не нашли. Но вся история человечества, при трезвом взгляде, это непрерывная дьявольская попытка темных сил распинать на кресте очередного праведника, одним своим присутствием в этом мире дающего надежду человечеству на лучшее будущее.

В чреде замечательных имен лауреатов премии имени Александра Меня я хотел бы выделить человека, повлиявшего на мою жизнь и творчество, – Льва Копелева. Он прошел многолетний путь через сталинские лагеря и не сломался. С ним и его спутницей Раей Орловой нас связывала личная долгая дружба. У меня сохранились их письма на тончайшей папиросной бумаге, переданные тайно из Германии, после их высылки из России; на такой же бумаге я посылал ответ. А когда впервые в жизни мне разрешили выезд за рубеж, мы встретились в Мюнхене в 89-м году, точней, воссоединились, и именно Лев Копелев рекомендовал издательству «Альбрехт Кнаус» мою книгу «Ночевала тучка золотая».

Я полагаю, жизнь Копелева, которого в Германии помнят и ценят более, чем в России, положившего вместе с великим Бёллем первый камень в основание строительства Европейского Дома, может быть примером высочайшего служения культуре на благо сближения наших стран.

Мне не повезло с детства изучать немецкий язык. В это время я, хоть вынужденно, изучал язык улиц, язык тюрем. Более того, для меня немецкий был тогда языком врага, погубившего мою бабушку и на многие годы разлучившего с отцом. Но однажды педагог в детдоме, а среди них было много образованных людей Серебряного века, не вписавшихся в советскую систему, таким разрешалось работать лишь в грязных опасных колониях для беспризорных… Так вот, этот педагог прочел мне строчку из Гете: «Roslein, roslein, roslein rot, roslein auf der Heide». Не зная чужого языка, я почему-то сразу понял, о чем стихи, я был ими контужен. В моем диком окружении банд, помоек, черных рынков и голода розы не произрастали. Через всю жизнь пронес я в своей памяти, как драгоценный подарок, эти дивные строки. Так начиналось мое приобщение к немецкому языку и культуре.

Меня иногда спрашивают, как в условиях войны удавалось нам выживать и спасаться. Отвечаю: спасали не только куски хлеба, но такие стихи. Спасет ли красота – по Достоевскому – мир, не знаю, а меня она спасла. Не только стихи о розе, но и книги, которые удавалось достать. В военном детдоме книга была фантастической редкостью, наверное, большей, чем при изобретателе печатного станка Гуттенберге. За одно прочтение, я не говорю обладание книгой, надо было платить не одной суточной пайкой хлеба.

А свою первую в жизни книгу я получил в десять лет, а если честно, украл из горящего дома в нашем поселке. Мы, беспризорники, не боясь, что деревянные балки обрушатся, пробрались туда в надежде что-то ухватить поесть, а я наткнулся на горящую книгу, это был Майн Рид, «Всадник без головы». Я носил книгу за пазухой, а образ неправедной пули, меченной убийцей тремя буквами «К»: Капитан Кассий Кальхаун (столько лет прошло, но помню!), стал для меня символом зла.

Может, потому я и стал писать, чтобы словом, книгой, как защищался сам в детстве, помочь теперь другим защититься от существующего в мире насилия и зла. До сих пор считаю это главной целью своей жизни.

В Берлине этим летом я часто проходил мимо площади, где в асфальт вставлено стекло, указывающее место массового сожжения книг при Гитлере. Хроника тех времен, полыхающий зловещий костер из книг, врезалась в память как акт убийства культуры, без которой цивилизация должна погибнуть. Но разве Берлинская стена, следы которой я нахожу, гуляя по вашей столице, не была таким же символом насилия и вандализма над человеком?