Пару раз Кира порывалась уйти. Но куда? С родителями отношений не было – сложная история, тянущаяся из детства. В общем, пахала как лошадь, уставала как лошадь и волокла все на себе тоже как лошадь.
Но Бог ее пожалел и через два года вредную тетку прибрал. Кире досталась квартира, маленькая, неудобная, но две комнатки, восемь и десять, кухонька, к тому же отличный район – Маяковка, центр Москвы.
Выстроить отношения с Кириным сыном у Журавлева не получалось. Мальчик смотрел на него как на врага. За столом глаз не поднимал, вопросы оставлял без ответов, никаких тебе «спасибо» и «добрый день». В общем, чудаковатый сынок оказался у его подруги.
«Ревнует, – думал Журавлев. – Но вроде не я стал причиной развода. И не подтаскиваю сюда свои шмотки. Не остаюсь на ночь, если он дома. Только когда он у отца».
Пробовал и так, и эдак. Только ради Киры – ему, если честно, было по барабану. Но нет, не получалось. Плохой из него педагог, тот еще Песталоцци. В конце концов отступил. «Есть этот волчонок и есть, пусть будет здоров, зла я ему не желаю». Но зарубку сделал: никакого совместного проживания. С этим мальчиком он точно не уживется.
Кира все понимала и ни разу не попрекнула любовника. Ей самой, родной матери, было с ним сложно.
– В отца, – коротко бросила как-то она, – в моего отца. Тот тоже был не из контактных. У нас и дома никогда гостей не было. Мать было жалко, но сама виновата – прогнулась. Да так, что не разогнуться. Ладно, их дело, их жизнь. Слава богу, что меня там нет. Хотя видишь, – она усмехнулась, – вот они, гены! Оттуда сбежала, а здесь нагнало. Судьба…
– Может, он ревнует? – спрашивал Журавлев. – Ну хорошо, попробую с ним не встречаться.
– Да нет, дело не в этом. Гены, я же тебе говорю!
– Ну а если отправить его к папаше? Там вроде контакт? Ну если ты не справляешься?
– Брось, – усмехалась Кира. – Нужен он этому папаше, да еще с такими сложностями. Там новая семья, новый ребенок. Да и жена – вот скажи, какая баба такие проблемы возьмет на себя? К тому же при живой матери?
Кира менялась на глазах. Сникала, становилась плаксивой и нервной, часто срывалась, и было понятно, что думала она об одном. Стало тяжело. Иногда просто невыносимо. Но Журавлев не уходил, был рядом.
Лет в одиннадцать парень стал убегать. Кира и Журавлев вместе искали его по больницам и моргам, по ментовкам и случайным друзьям. Находили. Отмывали, откармливали. Читали нотации. Просили по-хорошему, пугали плохим. Бесполезно: парень продолжал убегать на три дня, на пять. На неделю.
«Сукин сын! – злился Журавлев. – Во что превратил бедную мать, ее жизнь! Да и мою заодно».
Издерганная бессонными ночами, Кира превратилась в законченную неврастеничку.
– Знаешь, что он мне наговорил? – кричала она. – Нет, не скажу! Потому что умру от стыда! Понимаешь, сдохну, если повторю!
В пятнадцать начались наркотики, трава, какая-то химия, клей. Несколько раз мальчика клали в больницу. Папаша как испарился – рядом был Журавлев. Испарились и их с Кирой отношения – из любовников они превратились в друзей.
– Если бы не ты, – твердила она, – меня бы давно уже не было.
Как он мог уйти от нее, как мог оставить? Вот и звонил почти каждый вечер: что да как, какие дела? Если было совсем плохо – срывался и ехал. Среди ночи, под утро. Боялся, что она что-то с собой может сделать. В очередной раз спасал. Иногда подкидывал денег. Жалел бесконечно, потому и не уходил. Иногда они спали. Понимал, что это неправильно, глупо, нечестно. Но это ее успокаивало:
– Неужели ты меня еще хочешь, Журавль?
А потом появилась Лолита. Господи, ну и имя! Что там в голове у родителей, когда называют так дитя?
Хорошенькая, с точеной фигуркой, с такой грудью, что закачаешься. Глупая челка, круглые, наивно распахнутые, хлопающие глаза. Девочка-кукла, он и купился. Ага, как же. На деле оказалось, акулка с мелкими зубками. Акулка из мутной воды. Она хотела устроиться и этого не скрывала.
– Ну, это не со мной, – смеялся Журавлев. – Не теряй драгоценного времени!
Лолита, понимая, что он прав, собирала манатки и уходила. А потом возвращалась – через месяц, через полгода.
– Что, неудачно? – притворно вздыхая, спрашивал он. – Не склалось?
Усаживаясь поглубже и поудобнее в кресле, она со вздохом кивала:
– Ага. Такой сволочью оказался, ты даже не представляешь!
– А сюда зачем? – желчно осведомлялся Журавлев. – Здесь не гостиница.
– А куда мне идти? – И наивно так глазками хлоп, хлоп. И слезки, слезки. Текут не переставая. Актриска из дешевого сериала. – У тебя есть что-то покушать? – всхлипывала она. – Меня от голода просто тошнит!
– Поесть, – зло бросал Журавлев и шел на кухню.
– Что? – переспрашивала Лолита.
Нет, здесь не было жалости – какое! Все про нее понимал. Знал, она тут же свалит, если на горизонте появится что-нибудь стоящее. Не обольщался, но… хотел. Смотрел на ее бесконечные ноги, на высокую грудь и сглатывал слюну. Сто раз давал себе слово: да ни за что! Стелил ей на кухне: раскладушка, подушка, одеяло. И прислушивался к ее шагам. Уф, в туалет, слава богу. Как же. Вскоре она возникала у его кровати.