Все, что мы когда-то любили

Усмехнувшись, она кивнула:

– Ну тогда жди на улице! Через пару часов заявится. Он во втором отделении работает, в самом конце.

Поблагодарив, Журавлев пошел вниз по лестнице. За спиной хлопнула дверь. А если бы это все было правдой – что он сын друга из Когалыма? Не предложить зайти, обождать, выпить чаю? И некрасивая какая – здоровенная, как борец. Лицо плоское, невыразительное. Губы узкие, злые. Несвежий халат и сношенные потертые тапки. И на нее он променял маму?

Ждать папашу расхотелось, видеть тем более. История с жонглером Курочкиным была закрыта. Только однажды, проходя мимо цирка, остановился, чтобы рассмотреть афиши. Одна фотография подходила – высокий, худой, седоватый мужчина в расшитом блестками костюме подбрасывает кегли. Афиша была старая, блеклая, выгоревшая на солнце. Лицо жонглера почти не проглядывалось. Так, общий вид. Общий вид был ничего. Вполне возможно, лет шестнадцать назад жонглер Курочкин был красив и обаятелен. А все остальное… Да черт с ним! Не было его в журавлевской жизни и не надо.

У него есть бабуля.

Бабуля умерла через четыре года после мамы, и Журавлев остался один – богатый жених с трехкомнатной квартирой. Свободный от обязательств и совершенно несчастный – никого у него не было. Никого. На всем белом свете.

* * *

Все утро Тамара нервничала: что надеть, как причесаться, что вдеть в уши и что нацепить на пальцы, уместен ли огромный, дутый браслет красного золота или уже не по возрасту? А толстенная золотая цепочка?

Журавлев возражал:

– Безвкусица, Там! Извини, если расстроил. Ну правда колхоз.

Обиженная Тамрико ворчала:

– Ну да, вы ж у нас городские, столичные! Как же! Колхоз! Да что ты понимаешь в ювелирных изделиях!

– Ничего не понимаю. Но ты же спрашиваешь совета.

Поругались они в то утро раз пять. Ей-богу, как малые дети. Тамара то дулась, то смеялась, то обвиняла его в непонимании, но в итоге со всем соглашалась. И вместо «нарядного» и «самого лучшего» платья из золотого люрекса, колючего, стоящего как кол, была надета белая блузка с кружевом и темно-синяя юбка плиссе.

– Как пионерка, – злилась Тамара. – Я же не на линейку иду!

И были накрашены губы, и подведены глаза, и на голове шелковый легкий платок, и даже ногти накрасили. Красил Журавлев, у Тамы дрожали руки. Старый лак давно засох и тянулся, как резиновый жгут. Но все же справились.

Журавлев беспечно натянул джинсы и светлую тенниску. Увидев его, Тамара всплеснула руками:

– Ты что, спятил? На такое торжество – и как оборванец?

Растерявшись, Журавлев принялся было оправдываться, а потом разозлился:

– Какие черные брюки и белая рубашка? Ты что, Тама, спятила? Я в жизни такое не носил! У меня и дома нет белой рубашки и строгих черных брюк. А уж в отпуске тем более! В общем, так: довожу тебя до дома и жду в машине! Мне и так это все надо как собачке здрасте, а тут еще ты со своими претензиями.

Испугавшись, Тамара тут же замолчала.

В качестве подарка выбрали сервиз «фальшивая мадонна» и к нему приложили шелковую праздничную скатерть.

– Нормально? – каждые десять минут спрашивала Тамара. – Нет, ты скажи честно – нормально?

Сорок километров по трассе, а потом еще десять по местной дороге, ведущей к селу.

Как же он костерил начальника полиции! Сволочь, даже к своему дому не мог сделать нормальный подъезд! Ну все разворовали, гады!

На всякий случай Тамара в дискуссию не вступала, помалкивала, но кивала и громко вздыхала. «Ох, не дай бог что-нибудь ляпнет! – думала она. – Он такой, мой Игорек! Ему-то что, завтра уедет, это мне оставаться».

При подъезде к селу услышали музыку, которая гремела из огромных динамиков.

«Подготовились, – подумал Журавлев. – Лучше бы с дорогой разобрались. Не дай бог сорву глушитель – вот тогда будет полная задница!»

По центральной улице шел нарядный народ. Бегали и кричали дети, на калитках болтались надувные шары, и повсюду пахло жареным мясом. Вдоль дороги были припаркованы украшенные шарами и разноцветными лентами машины – старые побитые «Жигули», подкрашенные принаряженные «Волги» и, конечно же, иномарки – все старых моделей, но тюнингованные: лишние подвески, порожки с других моделей, декоративные диски, дополнительная оптика и даже врезанные люки – такого Журавлев в Москве не видел. Короче, цирк, да и только.

Остановились напротив трехэтажного дома из силикатного кирпича. Дом выделялся новыми пластиковыми окнами, хорошей крышей из металлочерепицы и бетонным забором с резной верхушкой. Да уж, сразу видно, где живет местная знать.

Ворота были распахнуты, и с участка начинались столы, которые выезжали на улицу, на проезжую часть. Кусок дороги у дома был зацементирован, у подъезда был уложен асфальт. Дополняли картину два мощных фонаря, явно унесенных из общественных мест.

«Ну ничего не стесняются, вот же гады, и никого не боятся! Да уж, местная власть! И как меня сюда занесло? Просто противно».