Все, что мы помним

Он имеет в виду интернет-салон. В интернет-салоне есть два компьютера, один из которых сломан. Я знаю, что такое компьютер – естественно, знаю, просто я не совсем этот, как его… эксперт по компьютерам. Я даже сидела за этими компьютерами. Я предпочитаю тот, который сломан. А на том, который не сломан, на той его части, которая телевизор, – какая-то гора. Величественная, покрытая снегом гора, какую можно увидеть в приемной у стоматолога. Можно сколь угодно долго сидеть перед этой горой, и она никогда не изменится. А прямо под ней эти, как их там, которые как у пианино… Клавиши. Кнопки. Но не такие же, как в фильте, я это прекрасно понимаю. Это больше похоже на пишущую машинку, только современную. Я выяснила, что если нажать на любую из этих кнопок, то заснеженная гора исчезнет, что уже явно достижение. Но вместо нее появляется окошко, похожее на крошечный почтовый ящик, с вопросом внутри, который моргает… подмигивает тебе. Я не знаю ответа на этот вопрос.

Единственное, что еще есть в интернет-салоне, – это набор старых, как их там, сваленных в углу. Циклопов… энциклопедий. Они не задают вам никаких вопросов, а, наоборот, содержат всякую полезную и зачастую довольно увлекательную информацию об Адирондаках, Ксерксах и Сумчатых. Но только не о моем аккаунте.

– В любом случае, тебе не о чем беспокоиться, мам, – говорит мне мой сын. – Вряд ли тебе есть смысл вникать в каждую мелочь.

– Да, – соглашаюсь я. – В мелочь не надо.

– Кое-что там довольно сложно для понимания, мам.

– Ну конечно же, сынок.

Он хороший сын, но когда говорит так про каждую мелочь, то опять напоминает мне своего отца, моего безголового мужа. «Не забивай себе голову. Некоторые вещи слишком сложны для понимания. Просто полюбуйся на мой воротничок, галстук и на мою могучую шею, вздымающуюся ввысь как гора!»

Тут я вспоминаю про людей, совсем не похожих на моего первого мужа. Например, про славного парнишку, который моет полы. Например, про малого, который здесь не живет. Например, про дядечку постарше в саду, с его чудесными пятнышками. Про людей, которые пытаются дать мне знать о чем-то, а не говорят, что мне не нужно этого знать.

И теперь я чувствую страх. Я боюсь, что что-то случилось со славным парнишкой, который моет полы. Боюсь, что малого, который здесь не живет, здесь больше нет, а если он по-прежнему здесь, то это уже не тот малый, который здесь не живет. Боюсь, что мой сын и Менеджер по Исходу намертво сцеплены друг с другом – привязаны друг к другу ложью, угрозами и золотыми водолазными костюмами. Боюсь, что тип с мерзкими складками на шее лежит на моей кровати только потому, что может позволить себе платить больше, чем я, и что я навсегда лишилась своего окна и теперь больше никогда уже не увижу тот сад. Боюсь, что Сердитая Медсестра убьет меня, и я буду лежать мертвая на парковке, как моя приятельница, которая жульничала в скрэббл. Боюсь, что я должна что-то вспомнить, но только не помню, что именно, а славный парнишка сказал мне, что я должна забыть. Так вспомнить или забыть? Забыть или вспомнить?

Я боюсь, что дело в моих новых лекарствах.

А еще боюсь, что, может, и не в них.

Предпринимаю еще один эксперимент. С ходунком, фотографией дядечки постарше и лоскутком шелка иду в свою комнату. Свою правильную комнату, свою настоящую комнату, свою предыдущую комнату. Где на моей кровати лежит какой-то субъект с мерзкими складками на шее, разинув рот и пижаму. Привязываю лоскуток шелка к дверной ручке, чтобы сбить с толку врага. Естественно, мне не следует мыслить подобным образом. Но тем не менее.

Возле окна нет инвалидного кресла, потому что они не собираются его убивать – потому что он может позволить себе раскошелиться. А еще потому, что он никогда не встает с кровати. Моей кровати. Хотя не то чтобы я была так уж привязана к этой кровати. Волнует меня не кровать. А окно. Вот это окно, которое сейчас прямо передо мной – мое окно.

Я даже не утруждаю себя разговором с ним. Он лежит там, способный позволить себе раскошелиться, с открытым ртом над мерзкими складками на шее, в мерзкой расстегнутой пижаме, и вся эта его мерзость нацелена на телевизор на стене. Он даже не знает про окно. Он не привязан к окну. Он привязан к кровати. Ха-ха. Он привязан к кровати тем, что может позволить себе раскошелиться, поскольку денежные потоки текут у него без единого за– тыка.