Все, что мы помним

Он смеется над этими словами, даже когда разбрасывает их, словно яркие пятнышки конфетти на солнце. Он смеется как над самыми серьезными вещами, так и над самыми прекрасными. Он называет эти розовые пятнышки у себя на шее своим алым крапом, тасуя воображаемые карты, и по мере того, как они растут, со смехом говорит, что скоро его шея будет напоминать коровий бок, только вот разве что он ни разу не видел корову с розовыми подпалинами на боках – розовыми, как Rosa multiflora у него в саду.

Наконец мне удается убедить его проверить эти свои пятнышки, пройти обследование и выяснить, вследствие чего появились эти розовые следы у него на шее, хотя он уверяет меня, что не опасается никаких последствий, поскольку роза – это не угроза.

И оказывается, что все это и вправду ничто – по словам врачей, ничего такого на шее у него они не нашли. Ничего, чего стоило бы опасаться, ничего серьезного.

– Хвала тебе, Господь, – говорю я.

– За пестрое ничто, – говорит он.

– За ничего такого, – говорю я.

И я никогда не видела ничего прекрасней этих пятнышек. Это заставляет меня смеяться, как лорикет, громким безумным смехом. Оттого, что что-то может быть таким прекрасным, потому что это не что-то еще.

Только позже я узнаю́, что еще сказали ему врачи.

Девушка из Пелопоннеса подает мне чашку чая с моими лекарствами, называет меня лапочкой и стучит мне по коленке крошечным молоточком.

Сердитая Медсестра – повсюду, улыбается и угрожает всем своей планшеткой.

У Менеджера по Исходу – яркий сверкающий мотоцикл, на котором он въезжает на парковку в ярком сверкающем шлеме, словно грабитель банков или какой-нибудь ганг-ганг, только не того цвета. Похоже, что тот сделан из золота. Он оставляет его на столе в своем кабинете. Шлем, а не мотоцикл. Шлем лежит рядом с бумагами на его столе, словно большой круглый золотой балбес… Болван… Как большая золотая болванка. Слиток. А еще у него новая золотая серьга. Она у него в ухе, а не в брови, в носу или во рту, как у того славного парнишки, который некогда мыл полы.

Мой сын встречается с Менеджером по Исходу за закрытой дверью его кабинета. Я не то чтобы шпионю за ними, но иногда замечаю, что в те дни, когда случайно оказываюсь возле кабинета Менеджера по Исходу, приложив ухо к двери, то в большом ежедневнике ничего не написано о том, что мой сын собирается меня навестить. Поэтому сама записываю это в ежедневник, и в следующий раз, когда мой сын все-таки приходит меня навестить, он вроде как с большим удивлением читает, что был в кабинете Менеджера по Исходу на секретном совещании по поводу моего аккаунта. Я говорю ему, что, наверное, у него что-то с памятью, так что хорошо, что у нас есть этот большой ежедневник, и мой сын обводит взглядом комнату, как это обычно делает, и говорит мне, что я ведь ему доверяю, разве не так, и я отвечаю ему, что да, конечно же, доверяю, и он вроде немного расслабляется и еще что-то врет мне насчет денег. Тогда я говорю ему, что мне очень нравится новая кожаная куртка Менеджера по Исходу и как хорошо она сочетается с его золотым водолазным костюмом, после чего мой сын опять нервничает, и все у нас опять нормально – или, по крайней мере, как обычно.

Моя дочь очень, очень устала. Она принесла мне какое-то новое растение в горшке. Она так добра, что у меня не хватает духу сказать ей, что мне больше не нужны растения в горшках – из-за сада. Она уносит новое растение в ванную, где опускается на колени рядом с ванной и вздыхает. На самом-то деле она так устала не из-за этого растения в горшке и не из-за Господа Бога. А из-за Фелисити и Частити, которые после выпускного бала готовятся к выпускным экзаменам. У Фелисити, или у Частити, по-прежнему проблемы с биологией. Они обе заняты учебой на своих смартфонах. Судя по тому, как быстро двигаются их большие пальцы, экзамены они сдадут на отлично. У выпускных экзаменов теперь новое название, как и у многого другого. Теперь они называются «скулиз» [14] и отнимают немало времени и сил. И проводятся в каком-то пентхаусе, а не в здании школы, и стоят очень дорого. Эта тема вынуждает мою дочь прижаться лбом к краю ванны.

Фелисити и Частити – такие хорошие девочки, что, несмотря на всю свою занятость, все же сдержали свое обещание: данное бабуле обещание разузнать что-нибудь о славном парнишке, который моет полы. Его не будет на «скулиз», говорят они мне. И он не был на выпускном балу, говорят они мне. Какие-то проблемы с отсутствием трансгендерно-дружественных туалетов, говорят они мне. Не знаю, связано ли это как-то с его шваброй или нет. А потом они говорят мне, что слышали, будто на славного парнишку напали трансфобы и избили его.

– Напали? – говорю я. – Трансформаторы?

Они игнорируют меня. Я их не виню. Мысль о том, что кто-то обидел этого славного парнишку, настолько…

– Это так неправильно, – говорит Фелисити.

– Каждый может быть тем, кем хочет, – говорит Частити.

Просто не может быть, думаю я, но ничего не говорю. Мне хочется обнять этого славного парнишку. Прижать его к себе и сказать ему… Что? «Забудь»?