Все, что мы помним

Согласно большому ежедневнику, сегодня он не собирается отвезти меня в какое-нибудь милое местечко выпить чаю. Осознание этого заставляет меня заглянуть в большой ежедневник и поискать, когда он в последний раз это делал, а это вроде было уже после изобретения паровой машины, в воскресенье. Думаю, что не отказалась бы опять отправиться в какое-нибудь милое местечко выпить чаю – хотя бы для того, чтобы увидеть море и поглядеть на этих пингвинов, а если повезет, то и стать свидетелем того, как они проглотят чью-нибудь чихуахуа.

Сегодня мы никуда не едем выпить чаю, и не только потому, что мой сын не любит этого делать, и не только потому, что об этом не написано в ежедневнике, но и по той причине, что сегодня, помимо того, что он должен навестить свою мать, мой сын еще должен навестить и Менеджера по Исходу в его кабинете, о чем он тоже не написал в ежедневнике. Но я все равно узнаю́ об этом, оказавшись, так уж получилось, в непосредственной близости от кабинета Менеджера по Исходу с приложенным к двери ухом, когда они там обсуждают полномочия на перераспределение сверхсметных денежных потоков, сопряженные с оперативным доступом к резервным фондам и дискретными выплатами предпринимательскому окружению посредством эксклюзивных программ монетизации на добровольной основе. Обсуждая все эти животрепыхающиеся вопросы, они восхищаются растущими грудами золота на столе Менеджера по Исходу, в то время как через большие раздвижные стеклянные двери вкатывается все больше тележек, доверху заваленных грязным бельем и золотыми водолазными костюмами, которые сердитая Медсестра сверяет со своей планшеткой – если только не занята тем, что колотит людям по коленкам крошечными молоточками или бродит по коридорам с подушками в руках, выискивая людей, которые не могут позволить себе платить больше.

– Ты ведь доверяешь мне, мам? – спрашивает мой сын.

– Конечно же да, сынок, – говорю я. – Это ведь написано прямо здесь, в ежедневнике.

И делаю вид, будто ищу эту запись.

Нахожу, что это доставляет немалое удовольствие, хотя и напоминает мне, что я уже забыла про то, что именно здесь славный парнишка и написал «забудь». Или «пошла ты подальше», или что-то в этом роде. Славный парнишка, испытательный срок которого подвергся серьезному испытанию. Который удалился туда, где никому не будет загораживать проход, и где, как мне остается лишь надеяться, он однажды найдет туалет, который примет его с распростертыми объятиями, – удалился, даже не прижав меня к себе, бережно обращаясь с моей головой, как поступил с малым, который здесь не живет и который вроде как тоже исчез, так и не сумев найти свою жизнь или свой пароль.

Но теперь – подумать только! – мой сын подходит к этому, как его там, на котором я опять задвинула фотографию дядечки постарше к самой стенке, поставив ее позади всех остальных фотографий семьи Трюмо, и выдвигает ее на передний план.

– Мне надо идти, мама, – говорит мой сын, и, хотя я не могу быть уверена, мне кажется, что я собственными ушами слышу затыки в его денежных потоках – нечто вроде икоты.

– Всё в порядке, – говорю я ему. – Я все равно с минуты на минуту ожидаю Сердитую Медсестру.

По правде говоря, что мне на самом деле нужно сделать, так это поговорить с Фелисити и Чарити о паролях.

Фелисити и Частити слушают, когда я рассказываю им о своей проблеме с паролем. Ну, на самом-то деле, конечно, не слушают, глубоко погрузившись большими пальцами в свои смартфоны. Моя дочь и Господь Бог тоже не слушают, просто чистят мне ногти на ногах и вздыхают.

Так что, поскольку я уверена, что никто меня не слушает, объясняю все довольно подробно и как можно понятней.

Когда я заканчиваю, Фелисити и Чарити так добры, что вытаскивают пальцы из своих смартфонов и объясняют мне, что нужно сделать.

– Почему бы тебе просто не забыть об этом? – спрашивает Фелисити.

– О чем забыть?

Моя дочь вздыхает – возможно, сочтя это шуткой.

– Про свой аккаунт, пофиг, – говорит Чарити.

Наверное, это хороший совет. Пожалуй, его стоит обдумать. Наверное, мне и вправду стоит просто забыть про свой аккаунт. А коли так, то забыть свой пароль было бы хорошим началом. Нуда… Ну да.

– Или… – говорит Фелисити. Или Чарити. – Просто поменяй свой пароль, бабуля. Тогда никто не узнает, какой он у тебя.

– Разве можно поменять свой пароль?

– Все меняется, бабуля.

– Перемены – это хорошо, бабуля.

Ну да, конечно. И все же… А как же быть с теми словами-паролями, что служили мне пропуском в прошлое? Неужели их тоже можно поменять?

– Как? – спрашиваю я, и это «Хау!» звучит точь-в-точь как у дядечки постарше, который изображает краснокожего индейца из старого фильма, когда я предлагаю ему посадить индейскую кукурузу – Zea mays indurata, или индийский боярышник – Rhaphiolepis indica, или еще что-нибудь в этом роде. Это, конечно, расизм, но меня это смешит, как и всегда. Видимо, это мне никак уже не изменить.

– Зайди в «Настройки», бабуля.

– Как у пианино? Или радио?

– Настройки, которые в меню.

– Меню, как в кафе? Где я ем ламингтон?

– Настройки!