Все, что ты позволишь (СИ)

Гарри знал ответ — потому что его не возбуждала ни одна из тех девочек, на которых показывал Рон, и ни одна из тех ведьм из журналов, которые приносил ему его сердобольный друг. Сначала Гарри думал, что так на него повлияли его первые неудачные отношения, и ему просто нужно забыть их. Потом решил, что после всех тех злосчастных приключений, которые были у него в Хогвартсе, эти стены просто не позволяют ему возбудиться. То есть нет, конечно, он дрочил наедине с собой в ванной старост, квиддичных душевых и за пологом своей кровати, но спать с кем-то — это совсем другое!

Слишком многие умерли в Хогвартсе, чтобы у него, Поттера, здесь на кого-то вставало — именно так считал всегда Гарри.

Но именно сейчас этот проклятый, ненавистный, чертов отвратительный Малфой доказал ему, что это не так! Потому что даже при том, что долбаный Хорек покушался на его задницу, от этого письма в штанах уже было слишком тесно, чтобы сомневаться в своей реакции.

Судя по всему, девочки не возбуждали Гарри просто потому, что они были девочки. Видимо, давно следовало посмотреть журналы о том, как один мужчина „рвет задницу“ другому. А еще лучше „распечатывает его, когда тот уже охрип от стонов, не в силах вытерпеть долгих ласк“. Ласк. Малфой что же, обещал ласкать его? Удовлетворять? Быть обходительным?

Они вообще все еще враги? Что тут, мать твою, происходит?

Все еще дрожащей рукой Гарри обмакнул перо в чернила и, сам не веря, что делает это, вывел на пергаменте очень кривую, очень размашистую надпись:

„Что бы ты сделал?“

Он попробовал сложить самолетик, но крылья никак не хотели нормально загибаться, и Поттер, нервно чертыхнувшись, просто сложил пергамент в четыре раза, перебросив на стол к Малфою.

Ответа не было долгих пять минут, и Гарри показалось, что это были самые длинные минуты в его жизни. Длиннее, чем когда он шел на битву с Волдемортом, или сидел сложа руки, не находя себе места от бездействия или… что-либо еще. Эти пять минут в ожидании письма от своего школьного врага, который должен был рассказать, как стал бы удовлетворять его, были самыми длинными.

И Гарри просто принял происходящее, как факт, решив бросить все и не задумываться о том, кто же из них здесь свихнулся.

Когда бумажная птичка прилетела к нему на стол, он какое-то время просто сидел, не в силах раскрыть ее. Казалось, что если он сейчас прочитает то, что написал ему Малфой, что-то оборвется, изменится, и пути назад не будет. Что именно изменится и куда именно „назад“ Гарри не знал, но рискнуть было очень страшно.

А потому, три раза глубоко вздохнув, он резко дернул журавлика за крылышки, бросаясь в этот омут с головой и больше не раздумывая.

„Много чего, Поттер. И, поверь мне, минет — это было бы самое банальное из того, чем я тебя наградил бы за смелость.

Я буду раздевать тебя, Поттер. Медленно, предмет за предметом. Пожалуй, единственное, что я оставлю на тебе — это твой львиный галстук. Ты когда-нибудь думал, насколько эта сексуальная часть гардероба? Уверен, что нет. Впрочем, я тебе еще обязательно покажу.

Но сначала я раздену тебя. Мантию — к черту. Ремень — тоже. Обувь — следом, я хочу, чтобы ты стоял передо мной босым, Поттер. За что я возьмусь следом? Ах, ну да, конечно же. Рубашка. Рубашка со множеством пуговиц, которые можно очень. Медленно. Расстегивать. Но лучшее в ней — не пуговицы, а ты сам. Твоя смуглая кожа, постепенно открывающаяся мне, и с каждой расстегнутой пуговицей я смогу погладить все больше твоей груди. О, я видел тебя в душевых — к твоей груди хочется прикасаться, тебя хочется лапать не хуже, чем некоторым озабоченным идиотам хочется лапать сиськи. Но сиськи развлечение для идиота. А твоя грудь, Поттер — для настоящего эстета. Крепкая, гладкая. Ты молодец, что убираешь волосы. Я бы гладил тебя, лишь вскользь задевая твои соски, обходя их настоящим вниманием. Чуть касался бы пальцем, скользил сверху ладонью и продолжал ласкать твою грудь, разминая плечи. Что там у нас с рубашкой? Ах, ну да. Она висела бы у тебя за спиной на запястьях и, надеюсь, ты понимаешь, что не мог бы ее снять без меня?

Хм, что там осталось еще на тебе, мой босой грифф? Брюки? Ты хочешь, чтоб я занялся ими?“

— Черт возьми, да! — хрипло вдохнул Гарри и, испугавшись собственного голоса, тут же огляделся.

Нет, до него все еще всем не было никакого дела. Слагхорн увлекся каким-то рассказом из своей юности, как-то связанным с их зельем, Гермиона, недовольно хмурясь, листала конспекты Рона, а рыжий уныло мешал свое зелье, цветом абсолютно идентичное с зельем Гарри. Никогда Поттер еще не был так рад, что на последнем курсе его друзья сильно увлечены друг другом. Хотя их увлеченность явно не такая, как хотелось бы Рону.

К черту! Сейчас у Гарри есть свое увлечение, которое заставляет его дыхание сбиваться, живот сладко сжиматься, а член болезненно упираться в слои ткани под мантией.