Все, что вы скажете

Вот только я не могу полностью игнорировать случившееся. Обычно у меня нет проблем с тем, чтобы не обращать внимания на что угодно. Например, в прошлом квартале мы получили огромный счет за газ, потому что постоянно включала отопление, – так я просто спрятала его под кровать. Припухлость в подмышке не проходила больше восемнадцати месяцев, но я не ходила к врачу. В конечном итоге все прошло, но закончиться могло и плохо. Но сейчас я не могу успокоиться. Постоянно кручу в голове мысли, и меня бросает то в жар, то в холод.

Я должна избавиться от улик, это самое главное. Но пока я даже не попыталась ничего предпринять, так и не решилась. Ощущение вины – это плохо, но нужно защитить себя. И начинать надо сейчас.

Звоню на работу, говорю Дейзи в офисе, что иду ко врачу. Я пойду, просто позже. Дейзи не удивилась. Мой брат Уилф сам никогда не брал больничный и считает мои походы к врачам удивительными.

Мы были братом и сестрой Мерфи. И учились в Оксбридже. Участвовали в управлении учебой, в музыкальных постановках, играли в оркестре, состояли в команде по плаванию. Мы были знамениты. И когда-то вели себя очень похоже. Мы могли многого достичь, но были раздолбаями: неохотно делали домашнюю работу, зато у нас всегда находилось время для поисков Нарнии в саду за домом (однажды Уилф помочился в кустах, и папа сделал ему выговор за вульгарность) и прыжков на кроватях. Мы были союзниками в борьбе с нашими деспотичными родителями и всем остальным миром. А затем брат изменился, или скорее это я сбилась с пути. Я поступила в Оксфорд, точнее меня заставили, а вот Уилф – он сам этого хотел. Стал человеком, участвующим в шести марафонах за год и постоянно говорящим о тренировочных забегах. Человеком, который придет на празднование твоего тридцатилетия в итальянский ресторан и будет обсуждать ситуацию на рынке ценных бумаг.

И, несмотря на то, что брат бы меня осудил, я не чувствую никакой вины, что назвалась больной. Я ведь даже не библиотекарь, у меня нет квалификации. Кроме того, у Эда выходной, и надеюсь, он никогда не узнает, что меня тоже не было на месте.

Я составляю список, сидя на полу у кровати: провожу в уме инвентаризацию возможных улик.

Пальто

Туфли

Камеры видеонаблюдения

Перчатки

Шарф

Внешность

Свидетели

ДНК?

Смотрю на свое отражение в дверце гардероба – и меня передергивает. Это все так по-дилетантски. Если бы это произошло с Рубеном – не то, чтобы нечто подобное могло бы с ним произойти, думаю я и хмурюсь; не только из-за его моральных качеств, но также и из-за его гендера, – он бы сразу знал, что делать.

Обратила ли полиция внимание на следы от туфлей на месте преступления? Проверили ли они каждую камеру видеонаблюдения, опросили всех в районе, искали мельчайшие частицы ДНК, которые могли остаться на ступенях? Или они просто решили, что это все необъяснимо и, может, этот мужчина просто споткнулся? Не знаю.

Первое, что нужно сделать – это избавиться от всего, что было на мне надето в тот вечер.

Сжечь вещи я не могу – это привлечет слишком много внимания. И выбрасывать их в мусорный бак не хочу – буду беспокоиться, где они окажутся и не приведет ли этот след ко мне.

Решаю отнести их в контейнер для сбора старой одежды, установленный в супермаркете. Тогда они станут анонимными и смешаются с другой одеждой. Сажусь в машину, прихватив с собой холщовую сумку, набитую одеждой и обувью, – этими прекрасными туфлями, с ленточками цвета сливок, надетыми лишь однажды, и еду в супермаркет. Мои руки вспотели и скользят по рулю, оставляют след на пластиковой ручке двери, когда я выхожу.

Я выхожу из машины, и в моих глазах отражается молочно-белый зимний свет. Мужчина передо мной методично загружает блузки и юбки в контейнер. Не могу перестать смотреть на его руки и лицо. Кажется, он старается не плакать, его подбородок сильно вздрагивает, а руки трясутся. Шалфейно-зеленая блузка, мятая льняная юбка, пара остроконечных туфель на каблуке. Он подносит к лицу кремовую блузку и нюхает ее.

Наконец догадываюсь, что это одежда его жены. Неудивительно, что его подбородок дрожит. Интересно, сколько недель или месяцев ему потребовалось, чтобы принять случившееся и разобрать ее половину шкафа, принести вещи сюда и сдать на благотворительность.

И как я могу вмешаться и прервать это? Не просто прервать, а запятнать своим грязным делом?

А что, если меня все-таки опознают? И его – вдовца – вызовут в суд, потому что он видел, как я избавляюсь от улик, и еще раз заставят пережить тот день, когда он наконец набрался мужества выбросить вещи своей жены? Не могу допустить, чтобы это случилось.