Все, что вы скажете

Мировой суд похож на офисное здание шестидесятых годов, его величие проявляется, только если подойти поближе: тогда вы увидите гербовый щит со львами на нем. А так это очередное ничем не примечательное здание в центре Лондона, но внутри него навсегда меняются судьбы людей. Если бы речь шла не о деле о моем залоге, это все было бы так интересно. Все эти люди в сердце системы правосудия, на пересечении между свободой и тюрьмой, адвокаты, потеющие в своих мантиях. Пропасть между человеком в мантии и несчастным, совершившим ошибку.

На работе я сказалась больной, это лучшее, что я смогла придумать. Эд, как обычно, не возражал, и я была благодарна ему за это.

Сара ждет меня в комнате для встреч. На ней черная юбка с пиджаком и белая рубашка. Похоже, воротник давит на шею, и она все время его поправляет. Накрашена она не так сильно, как в субботу, а глаза кажутся более уставшими.

Она передает мне кофе из автомата, вкус, как у подгоревшего куска хлеба.

Мы с Рубеном никому ничего не рассказали. Возможно, эта информация появится на телевидении или в газетах, понятия не имею. Не могу об этом думать, будто в голове не осталось места. Я должна сказать Эду. Моим родителям и Уилфу. Лоре. Но не могу. Не сейчас, ведь через час я могу оказаться за решеткой. И тогда Рубену придется взять все рассказы на себя.

– У меня есть все необходимое, чтобы облегчить ваше положение, – говорит Сара, указывая на блокнот.

Она сменила цвет ногтей. Может быть, с раздражением оттирала старый лак вчера вечером, разговаривая с мужем. А потом красила их заново, пока он готовил им кофе с ликером.

– И нет отягчающих обстоятельств, – добавляет она, прерывая цепочку мои размышления.

– Нет, – я тихо соглашаюсь.

– Нет предыдущих правонарушений, положительные характеристики, не было попытки сбежать. – Она сверяется со своим списком.

Я вижу Рубена через стекло в двери. Он стоит с уверенным видом и смотрит на всех оценивающим взглядом. Время от времени он бывает в суде по работе и выглядит здесь как дома.

– Вам, наверное, интересно, какая вероятность, что вас отпустят под залог? – спрашивает Сара.

– Нет, – отвечаю ей, – я ничего не хочу знать.

Я не могу волноваться из-за возможного заключения. Ведь сейчас я свободна и могу выйти на улицы, купить завтрак в кафе. Если сейчас дела обстоят так, то почему что-то должно измениться через несколько часов? И если сейчас меня выпустят под поручительство, то зачем потом сажать в тюрьму? Поднимаю глаза к резному мраморному потолку и на секунду притворяюсь, что я – где? Где есть нечто похожее? – в Музее естественной истории. И Рубен рассказывает мне об экспозиции с динозаврами.

В чем вообще смысл всего этого? Я ведь уже усвоила урок, разве нет? Я не собираюсь делать этого снова. Клянусь Вселенной, что больше никогда и пальцем не дотронусь до другого человека.

Мы выходим. Мое слушание значится четвертым и будет проходить в зале заседаний номер два.

Фойе будто бы сделано из мрамора и стекла, ряды скамеек прикручены к полу, как в зале ожидания аэропорта. Я бы хотела поговорить с людьми, сидящими на них, или написать о них. Они подобно олицетворениям – это правильное слово? – разместились на этих маленьких скамейках. Человек с широкими плечами, жестикулирующий при разговоре со своим адвокатом, – олицетворение вызова. А человек в спортивном костюме, прислонившийся лбом к стене рядом с эмблемой правосудия, – печаль. А может, покаяние или сожаление.

Ни малейшего понятия не имею, что здесь делаю я в своем дизайнерском блейзере, держащая мужа за руку.

Мы ждем уже три часа. Я смотрю на Рубена, это меня успокаивает. Он не ерзает, не достает телефон. Мне нравится смотреть на его плавные движения, на то, как он поднимает глаза, когда люди приближаются к нам. Нравится, что он пододвигает свою ногу ближе к моей, кладет руку на колено точно так же, как в день нашей свадьбы.

Наконец нас вызывают: мое имя высвечивается на электронном экране над входом в зал заседаний номер два, как будто я в приемной у семейного терапевта или у стоматолога – хотя я избегала посещений стоматолога в течение последних десяти лет.

– Всем встать, – командует секретарь суда.

Я почему-то вспоминаю Blue song, старый хит группы Eiffel 65. Я все еще глупая, незрелая тридцатилетняя личность, которой лишь бы похихикать в суде. Мой разум не воспринимает тот факт, что я обвиняемая, и это я в деревянной клетке, за пуленепробиваемым стеклом.

В ходе процесса не понимаю почти ни слова. Адвокаты и мировые судьи постоянно обращаются к большой черной книге, которая лежит открытой на столе перед ними. Судья надевает очки, прежде чем начать читать. Их слова – поток юридической тарабарщины: смягчающие и отягчающие обстоятельства; риски, связанные с бегством; принципы вынесения приговоров по делам против личности и отсылки к практике королевского суда; провокация; разумная сила; преднамеренность; нанесение тяжких телесных повреждений и преступный умысел.