Все, что вы скажете

Задело меня не слово «выбрала» – хотя и его заметила тоже. Задел его жест: Рубен указывает на меня раскрытой ладонью, как родитель на грязную комнату ребенка или злой водитель – на другого водителя. Он подчеркивает, что я сделала это, а не то, что это случилось со мной. По его мнению, виновата не моя неудачливость.

Ничего больше не говорю, лучше молчать. Отвлечься, избежать, утаить. Я не хочу знать, что он думает, совсем не хочу.

Похоже, он собирается снова заговорить. Я хорошо знаю его привычки и манеры. Он останавливается, открывает рот, протягивает мне руку. У него есть что мне сказать.

Но потом он встречается со мной взглядом. Останавливается. И я как будто вижу, как пленка в нем перематывается назад. Он отворачивается от меня и оставляет все при себе.

Глава 27

Молчание

В первый день весны Рубен заставляет меня выйти на прогулку.

– Хорошо бы выбраться и развлечься, – неуверенно говорит он, пока чистит картошку. Я ему помочь не могу, рука все еще болит.

Я сдержалась и не поехала среди ночи в офис библиотеки, решила подождать, потому что сейчас это слишком опасно. Не могу туда вломиться снова, это же незаконно. Мне позволено заходить в библиотеку днем как работнику. Но украсть ключи и идти ночью – даже если это то же самое здание – уже преступление. Нет, не могу сделать этого снова. Мои раздумья над тем, что правильно, бесконечны. Надо подождать.

Мы пошли в паб через улицу от нас. Прогулка туда навивает воспоминания о тех днях, когда мы только переехали в нашу квартирку вскоре после свадьбы. Каждый вечер мы гуляли по окрестностям, заходили в пабы и иногда так громко смеялись, что бармену приходилось нас успокаивать.

Это паб старый, с телевизором в углу. Очень во вкусе Рубена. Противоположность тем местам, куда приглашает меня Уилф: он предпочитает в винные бары с современным искусством и развешанными по стенам головами оленей. Этот бар простой, теплый и уютный, со свечами на подоконниках. Окна выходят во двор, не на улицу, и я могу успокоиться и не высматривать полицию. Никто меня здесь не увидит, Лоусон тоже.

– Джин? – спрашивает меня Рубен, опершись о барную стойку. Он уже снял пальто. Его щеки пылают, хотя снаружи ни тепло, ни холодно. Рукава белой рубашки закатаны. – Тебе точно не нужно бояться лишних калорий, – бормочет он.

– Нет, – немедленно отзываюсь я. Я ни разу не пила со времени «До». Но что-то, возможно, выражение его лица, заставляет меня передумать. А может, это просто мысль о заманчиво тонком срезе ломтика лимона и сосновом привкусе джина. – То есть да. Джин.

Он удивленно поднимает брови, но не комментирует, и мне интересно, что он обо всем этом думает. Я-то воспринимаю это странное свидание как своего рода лебединую песню. Он заказывает красное вино, и мы остаемся стоять у барной стойки.

Уже поздно, одиннадцатый час. Полагаю, что я согласилась именно поэтому. Мне нравится романтика походов в бар, совсем как раньше. И это безопасно: бар закроется через полчаса-час, за это время я не успею сознаться Рубену. Я буду недостаточно пьяна для признания. Поэтому я согласилась, и вот мы здесь.

Делаю глоток джина. Рубен замечает освободившийся столик, и мы идем к нему.

Мой напиток такой сладкий и яркий, ничего подобного раньше не помню. Как весна в моем стакане. Крохотная искра счастья зажигается в моем сердце, когда я отпиваю джин с тоником и смотрю на моего мужа. Это первая искра удовольствия в моей жизни «После». Я стараюсь загасить ее, как только что разгорающийся уголек. Не могу позволить себе приятных ощущений. Я этого не заслуживаю.

Рубен садится напротив меня. Кожаная обшивка дивана красная, выцветшая и потрескавшаяся. Поверхность столика липкая, между нами стоит огромная колоннообразная свеча. Рубен отодвигает ее так, чтобы можно было смотреть мне в глаза. Я забыла, что он всегда так делает. Он наклоняется вперед, поставив локти на стол, и выжидающе смотрит. Все чувства внутри меня перемешиваются, когда он вот так удерживает мой взгляд.

– Что нового? – спрашивает он.

– Переписывалась с твоим папой, – говорю я, стараясь завязать разговор. – Он прислал мне ссылку с видео про двенадцать веселых собак. У него явно прогресс с телефоном.

Рубен тихо смеется.

– Больше не спрашивает твоего мнения относительно распада Советского Союза?

– Жизнь слишком коротка для этого.

Вспоминаю, как впервые встретилась с родителями Рубена. Я старалась придерживаться своей точки зрения во время разговора об Ассаде, и Рубен написал мне с другого конца комнаты: «Держишься достойно».

– Итак, Олива, – говорит он, глядя на меня. – Сто лет прошло.

Я смотрю на него, джин растворяется в моей крови, пространство бара сужается только до меня и его. Так случалось всегда, так происходит и сейчас. Я точно знаю, о чем он говорит. Я представляю, как стягиваю с него одежду, его горячее сильное тело. Но потом… потом я признаюсь ему. После секса, когда я всегда плачу. Расскажу ему все.

Смотрю на него и хочу остаться здесь навечно, распятая под его взглядом. Эти глаза пригвоздили меня к стене.