Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.

2. Об этом же — Р. Н. Литвинов (1935.VI.4): «…Очень жалею, что взял с собой так много вещей. Во-первых — было тяжело, во-вторых, их разокрали, в-третьих, я ими, в сущности, и не пользуюсь. Самой существенной вещью оказалась книга, которую я использую на письма. Бумага тут остродефицитна, так что из книги снабжаю сожителя, который сидит без бумаги (действительно, письма П. А. Флоренского этого времени написаны на линованных листах из амбарной книги. — Ред.). При математических наклонностях можно было бы вычислить, на сколько времени ее хватит. Но существует столько непредвиденных возможностей, что расчеты, наверное, не оправдаются. Да, из других развлечений тут существует еще печатная газета (собственная типография). В ней я недавно поместил статью о возможностях организации химической промышленности на нашем острове. Кроме того, приезжало высокое начальство и нас с сожителем вызвали к 12 часам ночи (было совсем светло, и закатная заря переходила в рассветную), и мы беседовали с ними часа три о возможности создания новых производств. Личных выгод от этого ждать пока нельзя. А если придется в самом деле ставить эти производства, то мне придется солоно. Сравнительно спокойный образ жизни и мирную работу в лаборатории придется сменить на проэктирование? Стройку, монтаж, пуск в ход и эксплуатацию. А тут? К сожалению, лиц пригодных к этому <…> кроме меня нет. Но так как дело это требует довольно заметных капиталовложений, то можно пока что и не волноваться. Да ты знаешь, что я к волнениям не очень склонен…»

30 сентября 1935 г., Кремль, быв. Никольский корпус

1935.IX.30. Соловки. № 32. Дорогая Аннуля, вот я снова переменил место своего жительства. Сейчас обитаю в Кремле. В камере множество людей, что-то и счета им не знаю¹. Конечно, при таких условиях не только занятия, но даже и письмо становится невозможностью, тем более, что писать не на чем, т. е. нет стола. Работаю в проектном Бюро, занятия дважды в день, так что возвращаюсь после вечерних занятий часов в 11 с чем-то. Хорошо хоть то, что люди в камере приличные, из Бюро. X.01. Пока писал это письмо, пришло время вновь переселяться, вероятно завтра. В камере нас будет пятеро, а может быть и четверо. Тут теперь явна уже близость зимы: хотя деревья стоят в золотом и бронзовом уборе, однако иногда идет снег, правда скоро тающий. Временами дуют холодные свирепые ветры, а потом сразу прекращаются. Ты интересовалась моей едой: обедаю и завтракаю в ИТР-овской столовой, готовят там хорошо и, на мое счастье, мясная еда, которую мне приходилось кому-нибудь отдавать, теперь бывает редко. Вообще я вполне сыт, и мне тяжело думать о том, что вы не обезпечены даже необходимым. На службу мне из Кремля ходу минут 8, дорога идет по набережной Святого озера, и за ним — красивый золотой лес. Озеро глубокое, уровень воды все время разный, так как воду то напускают через шлюзы из других озер, то спускают для нужд электрической станции. В ветер по озеру бегут настоящие волны, разбивающиеся о каменную облицовку набережной. Досадно мне, что я, почти закончив первую песнь «Оро», не могу из-за переселений доделать эту вещь. В неоконченном виде я читал ее одному знакомому, знатоку ДВ и Забайкалья и получил от него одобрение. Хотелось бы, чтобы она была прочитана вами, так как пишется только для вас. Недавно узнал о высокой технике здешних древних построек: в каменной стене, толщиною в 1–1 1/2 метра, устроена тепловая и противосыростная изоляция из слоя древесного угля. Здание начала XVI века. X.03. Сегодня получил письмо от мамы, но не знаю, получила ли она мое. Сообщает, что Кира все еще не приехал. Надеюсь, что ты сообщишь мне обратное. Вчера переселился в новую квартиру. Сейчас нас там четверо, но будет и пятый. Эта комната, размерами <…> для четверых, довольно свободная.² Большинство зданий здесь старинные, с толстыми каменными стенами. У нас, с чердака, деревянные кровати; по вырезанным ножом надписям видно, что кровати сделаны в первых годах ХХ века, конечно домашней, самой простой работы, именные, т. е. с именами старых владельцев. Однако, не знаю почему, в Кремле и в Кремлевских помещениях ничуть не чувствуется старина, нет никакой поэзии древности — бездушно все и трупно. А казалось бы, должно быть иначе. Это впечатление у меня не только не проходит, но усиливается. Крепко целую тебя, дорогая.

Никольский корпус Кремля. Общая камера.

Кадр из фильма «Соловки» из фондов СГИАПМЗ 1928 г.

1. Флоренский описывает общую камеру на III этаже Никольского корпуса Кремля.

2. Очередной переезд из общей камеры на III этаже в камеру на 4–5 человек на II этаже Никольского корпуса.