Читаем Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг. полностью

Водоросли же настолько своеобразны, что их непременно надо прощупать до конца собственными руками. Недаром один из рабочих допытывался у меня, что водоросли — растения или животные, и когда я говорил, что растения (хотя чуть-чуть и животные), то был явно не удовлетворен: ему хотелось услышать о животной природе водорослей. — Очень жалею, что все не нахожу места написать М<арии> В<ениаминовне>, боюсь огорчить детей, если не напишу кому-ниб<удь> из них. (Васе и Кире пишу параллельно, в письме к маме, которое надо закончить, это № 53.) Но скажи ей, что я часто вспоминаю ее, рад ее посещениям и собираюсь написать. — III.24. Сейчас нашел у себя присланное вами — тряпочку с буковыми орешками. Эти орешки меня очень интересовали в детстве, своею трехгранностью. Трехгранность, как и всякая трехосная симметрия — огурцов в сечении, однодольных растений, в отличие от квадратности и круглости, создавала во мне чувство тайны. А тайна — столь же заманчива, как и страшна. Я сильно боялся буковых орешков и, хотя почва под буковыми деревьями была засыпана ими, никогда не решался раскусить. О съедобности их тогда никто не говорил и тогда на Кавказе конечно их не собирали и не ели. Только впоследствие я узнал, что буковые орехи съедобны, но вместе с тем понял и пользу своего чувства страха перед ними: старые буковые орехи содержат ядовитое начало, при поджаривании их разлагающееся, так что действительно нельзя есть этих орешков под деревом. Мне хочется записать здесь тебе и детям, по связи со сказанным, что все научные идеи, те, которые я ценю, возникали во мне из чувства тайны4. То, что не внушает этого чувства, не попадает и в поле размышления, а что внушает — живет в мысли, и рано или поздно становится темою научной разработки. Вот почему я писал тебе несколько раз, чтобы ты не безпокоилась за детей и что я верю в них: в них тоже должен жить инстинкт научного размышления, опирающийся на чувство таинственного и питающийся этим чувством, которое не мотивируется, но которое не обманывает. В каждой области действительности выступают особые точки, они-то и служат центрами кристаллизации мысли. Но нельзя формулировать, чем эти точки отличаются от прочих, и человеку, лишенному интуиции, хотя бы он и был умен, образован и способен, эти особые точки не кажутся входами в подземелья бытия. Их знал Гете, их знал Фарадей, Пастер. Большинство, по-видимому, слишком умно, чтобы отдаться этому непосредственному чувству и выделить особые точки мира, — и в силу этого безплодно. Это не значит, что они неспособны сделать что-нибудь; нет, сделают и делают, но в сделанном нет особого трепета, которым знаменуется приход нового, творческого начала… Буковые орешки завели меня в сторону и заняли все место. Целую тебя, постоянно вспоминаю. Как видишь, даже бумага попалась розовая. — Вчера получил от тебя № 10, а ранее — № 8, № 9 не получено.


1. Это работа по определению содержания ванадия. См.: В. А. Зильберминц., К. П. Флоренский. Полевое определение ванадия // Тр. Ломоносовского института геохимии, кристаллографии и минералогии АН СССР.1936. Вып.7.С.355–361.

2. З/к Иванов Д. И. Портрет опубликован: Священник Павел Флоренский. Сочинения в 4-х томах. Т.4.М., 1998, с.417.

3. О том же — Р. Н. Литвинов (1936.III.24): «…Дела заводские идут прилично, работы много, читать некогда. Вертишься с утра до ночи, за день как будто ничего не сделаешь, а за месяц чувствуются изменение и результаты. Любопытно на почти необитаемом острове вводить новую технику, создавая, чёрт знает из какой дряни. Нет насосов — из выброшенного монахами котла делаешь паровой аппарат для перекачки, самые современные вентиляторы делаешь из деревяшек. Совершенно излечился от радиотизма. У нас трансляция такая мерзкая, что когда у нас украли громкоговоритель, то этот факт был встречен больше с радостью, чем с огорчением. Журнал „Радио-Фронт“ иногда просматриваю, но с неудовольствием. Ничего интересного. Нужно добавить, что с газетами у нас туговато. Попадают сравнительно редко, и поэтому от них как бы отвыкаешь. Дня все прибывает и прибывает. В восьмом часу вечера солнце стоит высоко над замерзшим морем. Безоблачной погоды не бывает, а облака окрашены в самые великолепные и нежные тона. Стоит неуклонно мороз очень небольшой. Начинаются весенние холодные северо-восточные ветры. Был день, когда ходить было довольно затруднительно. По ветру идешь вприпрыжку, против ветра еле ползешь. В выпарном котле пар вместо того, чтобы идти в вытяжку, уходит в цех, так что в двух шагах нельзя узнать человека. Быт наш не изменился. Та же столовая, то же жилище, те же люди, та же баня. Но нужно отметить, что с каждым переездом я к ней придвигаюсь ближе и ближе. В прошлом году разстояние было около 3-х километров, осенью и зимой около 15 минут хода, а теперь дошло до трех минут пути…»

Перейти на страницу:

Похожие книги

Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915
Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

Переписка Андрея Белого (1880–1934) с философом, музыковедом и культурологом Эмилием Карловичем Метнером (1872–1936) принадлежит к числу наиболее значимых эпистолярных памятников, характеризующих историю русского символизма в период его расцвета. В письмах обоих корреспондентов со всей полнотой и яркостью раскрывается своеобразие их творческих индивидуальностей, прослеживаются магистральные философско-эстетические идеи, определяющие сущность этого культурного явления. В переписке затрагиваются многие значимые факты, дающие представление о повседневной жизни русских литераторов начала XX века. Важнейшая тема переписки – история создания и функционирования крупнейшего московского символистского издательства «Мусагет», позволяющая в подробностях восстановить хронику его внутренней жизни. Лишь отдельные письма корреспондентов ранее публиковались. В полном объеме переписка, сопровождаемая подробным комментарием, предлагается читателю впервые.

Александр Васильевич Лавров , Джон Э. Малмстад

Эпистолярная проза
Письма
Письма

В этой книге собраны письма Оскара Уайльда: первое из них написано тринадцатилетним ребенком и адресовано маме, последнее — бесконечно больным человеком; через десять дней Уайльда не стало. Между этим письмами — его жизнь, рассказанная им безупречно изысканно и абсолютно безыскусно, рисуясь и исповедуясь, любя и ненавидя, восхищаясь и ниспровергая.Ровно сто лет отделяет нас сегодня от года, когда была написана «Тюремная исповедь» О. Уайльда, его знаменитое «De Profundis» — без сомнения, самое грандиозное, самое пронзительное, самое беспощадное и самое откровенное его произведение.Произведение, где он является одновременно и автором, и главным героем, — своего рода «Портрет Оскара Уайльда», написанный им самим. Однако, в действительности «De Profundis» было всего лишь письмом, адресованным Уайльдом своему злому гению, лорду Альфреду Дугласу. Точнее — одним из множества писем, написанных Уайльдом за свою не слишком долгую, поначалу блистательную, а потом страдальческую жизнь.Впервые на русском языке.

Оскар Уайлд , Оскар Уайльд

Биографии и Мемуары / Проза / Эпистолярная проза / Документальное
Соблазнитель
Соблазнитель

В бунинском рассказе «Легкое дыхание» пятнадцатилетняя гимназистка Оля Мещерская говорит начальнице гимназии: «Простите, madame, вы ошибаетесь. Я – женщина. И виноват в этом знаете кто?» Вера, героиня романа «Соблазнитель», никого не обвиняет. Никто не виноват в том, что первая любовь обрушилась на нее не романтическими мечтами и не невинными поцелуями с одноклассником, но постоянной опасностью разоблачения, позора и страстью такой сокрушительной силы, что вряд ли она может похвастаться той главной приметой женской красоты, которой хвастается Оля Мещерская. А именно – «легким дыханием».

Збигнев Ненацкий , Ирина Лазаревна Муравьева , Мэдлин Хантер , Элин Пир

Исторические любовные романы / Любовное фэнтези, любовно-фантастические романы / Современные любовные романы / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Эпистолярная проза / Романы