Из-за лекарств мне нельзя пить. Поэтому следующие четыре дня становятся просто невыносимыми. Мы с Сетом сидим на диване и часами смотрим комедии – он с одной стороны дивана, я с другой. Пространство между нами расширяется каждый день. Я представляю, как заливаю себе в горло едко пахнущую водку, как приятно она обжигает изнутри. Как согревает желудок и начинает медленно растекаться по венам, добирается до головы и дарит чувство легкости и шаткости. Когда я начала столько пить? В начале наших с Сетом отношений я не прикасалась к спиртному. Возможно, раньше меня отвращал вид постоянно пьяной сестры, но в какой-то момент я взяла бутылку и больше ее не отпускала.
Сет не пьет – сострадательная трезвость. Когда я забеременела, он тоже отказался от алкоголя. Интересно, ему вообще нравится пить? Или он делал это только ради меня? Сексуальный, опасный Сет. Он играл со мной роль, проживал фантазию.
Оранжевые пузырьки, управляющие моей жизнью, выстроились на кухне рядом с электрическим чайником, словно часовые. Это Сет придумал их туда поставить.
– Почему не в ванной? – возмутилась я, когда их впервые увидела.
– Чтобы ты не забывала, – ответил он.
На самом деле он поставил их туда, чтобы напоминать мне и всем остальным, что я больна. Каждый раз, когда я захожу на кухню, чтобы выпить воды или что-нибудь перекусить, они попадаются мне на глаза, светят своими белыми ярлыками.
Заезжает мама, привозит суп минестроне. Суп – словно у меня простуда. Хочется рассмеяться ей в лицо, но я улыбаюсь и ем суп. Когда она находит взглядом пузырьки, то заметно бледнеет и отворачивается, делая вид, будто ничего не заметила. Физическую болезнь люди считают нормальной, обычной, достойной сочувствия. Они приносят суп и лекарства, прикладывают руку тебе ко лбу. Но если они думают, что ты болен ментально, все иначе. Чаще всего это твоя вина. Я говорю «чаще всего», потому что людям постоянно твердят: психические болезни – не осознанный выбор, а биохимия.
– Прости, что не смогла забрать тебя из больницы, – говорит она. – Папа сказал, что я ездила к тете Кель, во Флориду?
– Папа? Он со мной не разговаривает. Ему стыдно.
Она странно на меня смотрит.
– Он старается. Честное слово, Четверг, иногда ты такая эгоистка.
Из-за лекарств я чувствую себя заторможенной и неуклюжей. Сет исчезает на несколько дней, вероятно, уезжает в Портленд к остальным. Мама остается со мной, выдает мне таблетки по утрам и вечерам. По вечерам полагается снотворное – единственная таблетка, которой я рада. Сон позволяет передохнуть от бесконечного круговорота тревожных мыслей, постоянным потоком бегущих в моем сознании. Планирование, планирование, планирование…
Когда мама приходит в следующий раз, с ней приходит отец. Я удивлена его появлением. За все годы моей жизни в этой квартире он приходил лишь несколько раз.
–
Я приписала это папиному чувству собственной значимости. В его представлении он король и подданные должны приходить к нему сами. Делаю шаг в сторону, пропуская их внутрь, и размышляю, спланирован ли этот визит Сетом. Он ушел десять минут назад, сказал, что должен на несколько часов съездить в офис. Я едва успела одеться, когда прозвенел звонок.
– А ты что здесь делаешь? – Фраза вырывается у меня прежде, чем я успеваю подумать. Отец хмурится, словно не уверен и сам.
– Четверг, что за способ выражения одобрения? – упрекает мама. Она направляется в гостиную, сумочка висит у нее на руке, словно маленькая дизайнерская обезьянка. Мы с папой обмениваемся смущенными улыбками и спешим за ней. Его присутствие почему-то тревожит меня, мне неуютно. Его здесь быть не должно, и я не должна была попасть в психушку, мы оба это знаем. С кислым привкусом во рту я опускаюсь напротив них на стул.
– Твой отец с ума сходил от волнения.
Она залезает в сумочку, достает бумажную салфетку и осторожно вытирает нос, а я в это время смотрю на смущенного папу.
– Вижу, – отвечаю я.
Мне хочется поскорее от них избавиться. У меня другие заботы. Решаю перейти прямо к делу:
– Вас попросил приехать Сет?
Мама выглядит оскорбленной.
– Разумеется, нет! Почему ты так решила?
Открываю и закрываю рот. Я не могу обвинить его, что он держит меня в заточении, это прозвучит неадекватно. Собираюсь отговориться какой-то чушью насчет того, как он за меня переживает, но в разговор вмешивается отец.
– Четверг… – С таким выражением лица он разговаривал с нами в детстве. Не знаю, готовиться ли к серьезному разговору или обижаться, что он по-прежнему считает, будто мне двенадцать. – Хватит историй про Сета, – решительно заявляет он и разрезает ладонью воздух, словно разрубает «истории про Сета» пополам. – Оставь его позади. Тебе нужно двигаться дальше.
– Конечно, – отвечаю я.
– Запишись в зал, – предлагает мама.
– Обязательно, – киваю я.
– Ну, тогда…