Все еще я

Она заметила, что я с каким-то звериным голодом рассматриваю ногу, и поспешила снять ее со скамьи.

– Аманда! – вдруг раздался крик на весь сад, но тут же оборвался на полуслове.

Он принадлежал тому, ради кого я пришел сегодня в школу.

Девушка поспешила к нему, так как он не решался подойти ближе, и что-то прошептала ему в самое ухо. Я тоже встал и направился к ним… к нему.

– Что за цирк ты устроил в классе?! – чирикнул он, словно злой и толстый птенец, вывалившийся из гнезда, без понимания холода, в котором очутился, хотя мгновение назад его согревало уютное материнское тепло.

Какая-то волна гнева вдруг нахлынула на меня. Как можно менее грубо я ударил его учебником в живот. Парень упал бы, но девушка успела его подхватить.

– Слушай, вчера у вас вышло с ним маленькое недоразумение, – девушка схватила меня за запястье, я поморщился от боли, она надавила на швы, – но это не значит, что тебе надо изводить его теперь до конца твоих дней. К тому же, это я его научила, как надо делать это, – она медленно подняла мой средний палец и уже была готова положить его в свой рот, как вдруг я заметил, что ее губы были влажными и красными, они соблазнительно начали открываться, тошнотворный ком подкатил к моему горлу и что-то вырвалось наружу…

«Не надо! Уйди! Оставь меня в покое! Нет!»

Рвотные позывы заставили упасть меня на колени.

– С ним что-то не так, – парень, все это время стоявший в оцепенении, как заледенелая статуя, вдруг пришел в себя и подбежал ко мне, схватив за плечо. – Аманда, иди позови медсестру.

Девушка убежала, оставив меня наедине с ним. Я знал, что времени немного, но этого было достаточно.

– Прости меня, – что-то хриплое вырвалось из него, словно хруст проросшей ветки, – я не думал, что эта шутка сделает тебе так больно, – он начал вытирать мне рот платком.

Растерянный, испуганный…

Непонимающий, невинный…

Чистый…

– Ты – это то, что у меня забрали, – откуда вдруг взялось это тревожное чувство? Не понимая себя, я говорил ему, глядя в эти синие глаза: – Не позволяй никому забрать у тебя эту чистоту, впустить в это теплое, нежное, доверчивое, до боли податливое и неопытное тело холод, эту боль, которая изо дня в день становится тобой, вытесняя все, что было человеком.

Он прижимался ко мне и плакал, прижимался как последний листок, срываемый потоком ветра с оголенного ствола дерева, и я был не в силах удержать его. Ветер унес последнее тепло, частичку тела, делая меня пустым и замедляя реку времени, оголяя вены, постепенно успокаивая пульсирующий в них поток.

Увидев приближающихся к нам людей, я встал, пошатываясь на неустойчивых ногах, и побежал, рубашка в том месте, где его лицо прислонялось ко мне, была мокрая, но я не оглянулся. Добежав до места, где я оставил вчера машину, я обнаружил кучу прикрепленных к лобовому стеклу штрафов. Поспешно смахнув их на асфальт, открыл дверцу машины – на этот раз никто не мешал мне выехать – и рванул, не желая думать. Убегая из этого места навсегда. Исчезая из жизни тех, кого я толком не успел узнать, но уже сделал их частью своего извращенного тщеславия, больного воздержания и развратного желания.

У одного из светофоров, ослепленный неожиданным желанием обладать, я притормозил вдруг с такой силой, что на асфальте остались следы от колес.

Еще никогда в жизни мне не хотелось с такой силой причинить кому-то боль, подчинить себе чью-то волю, поработить и свести с ума. Чувство незнакомого соперничества и приступы оглушительной ревности окатывали все тело – все это приводило меня в восторг.

Я еще не понимал, что вызвало во мне целую волну новых ощущений, но это что-то засело внутри, словно посаженное в гнилой земле семя начало вдруг прорастать. Что-то похожее я уже испытывал там, на незнакомой мне железнодорожной станции.

Немного посидев, я повернул на Пятую Авеню. Вдавливая педаль газа все глубже в пол, я понял, чего я хочу, и это была Эстер.

Накинувшись на нее с порога, я явно привел ее в восторг и одновременно с этим поверг в ужас. Мы повалили мебель. Вгрызаясь в ее мягкую розовую плоть, зарываясь во вьющиеся каштановые волосы и покусывая опухшие губы, я срывал с нее одежду с таким остервенением, что она пару раз вскрикнула от боли, но не произнесла ни слова, мягко прикасаясь к моим рукам и целуя их.

Ее стройное тело постоянно выскальзывало из моих онемевших рук, она вдруг показалась мне огромной скользкой рыбой. Я поспешил отстраниться. Она лежала совершенно голая и закрывала лицо руками, по ее щекам текли слезы. Внезапно вспыхнувшая страсть оказалась пустым пшиком, словно кто-то повернул выключатель, и в комнате вдруг стало темно.

– Зачем ты пришел? – захлебываясь слезами, кричала она. – Это что, это ты мне так мстишь?! Убирайся, слышишь, никогда не приходи сюда больше! Ты думаешь, ты поступил благородно, свалив всю вину на себя? Ты лишь себе больнее сделал! Да что мы для тебя такое?