Официант принёс напитки и салат. Хлебников окликнул Вадика-Хулио, попросил две стопки водки. "Я выпустил из виду аперитив, - сказал мне. - Вы ведь будете водку?" Я согласилась. Пить водку перед вином - дурной тон, но я этому только порадовалась: есть провинциальная трещинка в характере Ильи Ильича. Не такой он идеальный хлыщ, каким старается казаться.
- Возьмите допустим... оленей. Вам нравятся олени? - Я кивнула. - Красивые животные. Сильные, благородные. Когда наступает время гона, самцы бьются друг с другом. А самочка...
- Прекратите повторять это слово.
- Хорошо, важенка. Она стоит в сторонке и ждёт: кто окажется победителем. И уходит с этим победителем. Улавливаете нюанс? Тонкость?
- Не уверена. Вы намекаете на похожесть...
Хлебников обиделся моей непонятливости: - Напротив! На непохожесть! Тонкость в том, что са... важенка не может отказаться или передумать! У неё даже мысли такой не может возникнуть. Этот олень победил - всё! она идёт с ним. Без вариантов. Не важно, старый он или молодой, хромой, горбатый или косой. Он - победитель. Понимаете? У голубей то же самое. У волков. Кашалоты дерутся за самку. И даже коты.
- Про котов мне уже рассказывали. Не возьму в толк, о чём вы пытаетесь сказать? О свободе выбора?
Илья Ильич тихонько вздохнул, одухотворённость, царившая на его лице целую минуту, погасла.
- Скорее о том, что все мы, в конечном итоге, животные. Или вы не знакомы с работами Дарвина?
- Я предпочитаю божественную теорию сотворения мира.
- Серьёзно? - Он посмотрел на меня с любопытством.
Официант принёс мне посылку. На огромном блюде - маленький свёрток, перетянутый бечёвкой. Завёрнуто, кажется в... бумагу?
- Это тамале, - сказал Хлебников. Он увидел моё замешательство. - В кукурузных листьях запечена кукурузная лепёшка. Внутри сыр, фрукты, перец чили.
- Как её едят? Целиком?
- Разворачивают листья, а дальше, как пирожок.
Илья Ильич наблюдал с любопытством: - Неожиданное сочетание ингредиентов, не правда ли?
Я согласилась. Повар составил радугу из начинки: желтая кукуруза, бордовый перец чили, кусочки оранжевого сладкого перца, густая зелень авокадо. Всё это в окружении головокружительных запахов - я почувствовала голод.
Хлебников поднял стопку.
- Можно я не буду пить водку? - попросила я.
Император смилостивился. Его внимание захватило мясо, мелкие подробности (вроде моего присутствия) отступили на задний план. Мясо поблёскивало, источало аромат, изнемогало соком.
Я отложила тамале, отрезала кусочек мяса, пожевала. Ничего себе, есть можно. Мясо не моя стихия, я предпочитаю рыбу.
На сцене за фортепиано сидел молодой человек. Пробовал пальцами клавиши, перебирал ноты. Мне показалось он студент музыкального училища, и его пригласили - за деньги или за еду, - развлекать посетителей. Теперь парнишка сомневается, сможет ли он победить робость играть перед едоками. Рядом склонился... человек. В первый момент я решила, что это настройщик. Он прислушивался правильно ли "строит" инструмент. Это был пожилой мужчина, с лысиной на макушке и длинными кучерявыми пейсиками по периметру лысины. Изрядно потрёпанный и испитый. Потом я решила, что это учитель молодого человека. Он показывал пальцем в ноты, что-то говорил вполголоса. Потом случилось чудо: потрёпанный настройщик поднёс к губам трубу и заиграл. Фортепиано повело вторую, заднюю партию.
Описывать музыку словами - дохлое дело. Здесь невозможно подобрать сравнений. Я замерла и слушала, как мышка, Илья Ильич прекратил жевать.
Магия продолжалась минут пять. Когда мелодия ушла (она не закончилась и не оборвалась, она - ушла), я поняла, что нельзя оценивать человека отдельно от его дела. "Что он сам по себе? Побитый жизнью старик. Грубый и неприятный. Но когда он подносит к губам трубу - исчезает возраст. Улетучиваются болезни и перестают иметь значения семейные трудности. Он становится равен богу, потому что творит".
- Скажи мне, как ты работаешь, - молвил Хлебников, - и я скажу кто ты.
Я выпила второй бокал вина и поняла, что готова к скандалу. Истины Хлебникова меня утомили. Я хотела прямо высказать, что я о нём думаю. Но прежде чем начать "карательную операцию", оставалось спросить:
- Не могу понять, вы с Плотниковым друзья?
- Закадычные. Я его единственный товарищ. А он мой. Единственный. У нас даже была общая женщина... какое-то время. На ней женился Сашка. Потом они развелись.
- Тогда объясните, почему вы написали в заключении, что Насонову изнасиловали? Ведь вы могли этого не делать?
- Мог.
- Тогда почему.
- Это он меня попросил. Александр Фёдорович собственной персоной.
Я поперхнулась, замахала руками, как подстреленная перепёлка. Хлебников мягкой ладонью похлопал меня по спине. Смотрел сочувственно и смешливо. Мол не ожидала, столичная штучка?
- Если вы хотите разобраться, вам следует побеседовать с очевидцами. С Сиркой Клёновой.
Я подумала, что ослышалась: - Почему "Сиркой"?
- Это совместное имя: Сергей плюс Ирка. Сирка. Не спрашивайте почему. Увидите - поймёте.
*