Все к лучшему

Я рассказываю ей про «мустанг» Пита и нашу встречу с Сатчем, а заодно и про то, как нас арестовали, а потом отпустили. Я так увлекаюсь, что едва не выбалтываю то, что произошло сегодня, но осекаюсь, вспомнив, что Хоуп ничего не знает про биопсию.

— Раньше мне нравилось, что ты общаешься с отцом, — заявляет она, когда я заканчиваю, — теперь я в этом не уверена.

— Ты о чем? — недоумеваю я. — Драку затеял не Норм.

— Мне кажется, он на тебя дурно влияет.

— Он на меня двадцать лет никак не влиял, так с чего бы мне вдруг теперь поддаваться его влиянию?

— Да ладно тебе. Ты же прекрасно понимаешь, что так или иначе он влияет на тебя всю жизнь. — Она садится на кровати, стыдливо прикрывшись простыней: забавная перемена в поведении женщины, которая всего лишь несколько минут назад требовала, чтобы я засунул в нее член. — Ты же не станешь отрицать, что с тех пор, как он появился, ведешь себя странно.

— В каком смысле странно?

— Ты сегодня ходил на работу?

— Нет.

— Вот видишь. Ты три дня подряд безо всякой видимой причины прогулял работу. И за все это время даже не удосужился позвонить мне в Лондон. Ах нет, погоди, один раз ты позвонил, правда, ты тогда был обкуренный. А теперь оказывается, что ты еще и в драку полез.

— Норм тут вообще ни при чем, — оправдываюсь я. — Просто у меня была сумасшедшая неделя.

Хоуп хмурится и отводит взгляд.

— Зак, что с тобой происходит?

Это мой шанс. Решительный момент настал, надо лишь ухватиться за подвернувшуюся возможность, но мне почему-то кажется, что сейчас, когда я лежу на влажных простынях, а мои бедра все еще липкие от засохшей спермы, не самое лучшее время признаваться в грехах и сомнениях.

— Кажется, я уволился с работы, — говорю я.

— Что значит «кажется»?

— Я ушел во вторник и не возвращался. Не отвечал на звонки, не проверял почту, ничего.

— Это еще почему? — допытывается Хоуп, и кончики ее выщипанных бровей почти касаются морщинок на сердито нахмуренном лбу.

— Потому что эта работа — дерьмо.

Хоуп раздраженно качает головой.

— А тебе не кажется, что сперва нам не мешало бы все обсудить?

— Мне как-то в голову не пришло, что нужно спрашивать у тебя разрешения.

На глаза Хоуп наворачиваются слезы, как будто ей влепили пощечину.

— Ничего себе! — восклицает она, слезает с кровати и накидывает короткий атласный халатик. — Достаточно и того, что, пока меня не было, ты не догадался мне позвонить. Видимо, был слишком занят: курил траву и дрался. Но ты принял серьезное решение, которое меня тоже касается, нравится тебе это или нет, и даже не посоветовался со мной. — Хоуп плачет, у нее дрожат губы. — О чем ты только думал?

— Ты бы настаивала, чтобы я остался.

— Я бы помогла тебе придумать план.

— Мне не нужен план! — кричу я со злостью, которая пугает нас обоих. — Я сыт по горло планами. Я всю жизнь что-то планирую, а толку чуть. Мне нужна передышка. Я хочу спокойно поразмыслить и понять, кто я на самом деле.

Хоуп замирает и, наклонив голову, наблюдает за моей подростковой вспышкой. Я жду, что она скажет, заранее готовясь возражать, но она молчит, лишь медленно кивает головой и вытирает слезы обратной стороной ладони. Глядя в ее мокрые от слез глаза, я вдруг понимаю, что Хоуп догадывается обо всем, о чем я умалчиваю. Она видит, что меня мучат сомнения, но, как бы сильно мне этого ни хотелось, я не решаюсь что-либо изменить. Однако она не собирается своими руками ломать наши отношения и, если понадобится, пойдет на попятный. Хоуп осознает, что предстоит изнурительная битва, и сдаваться не намерена.

— Я и так знаю, кто ты, — мягко произносит она. — И люблю тебя таким, какой ты есть. Я не хочу ругаться с тобой из-за этого.

— Я тоже, — отвечаю я, чувствуя себя последней сволочью.

Хоуп идет в ванную, я провожаю ее взглядом, рассматриваю сзади ее гладкие ноги, плавный изгиб ее попы, выглядывающей из-под халатика, когда Хоуп наклоняется над раковиной. В зеркале я вижу ее влажное красное лицо, на котором написана решимость. Она не заслужила такого обращения, и мне ужасно стыдно за то, что я не оправдываю ее ожиданий. А ведь каких-нибудь несколько недель назад я подавал большие надежды.

Среди ночи Хоуп будит меня, чтобы еще раз заняться любовью, и мы молча, как будто в полусне, ласкаем друг друга. И только когда заканчиваем и я чувствую на языке соленую влагу с ее щеки, я понимаю, что она снова плакала.

Глава 32

— Что ты делаешь? — спрашивает Норм, зайдя ко мне в комнату.

Я одеваюсь к помолвке.

— Хоуп просила, чтобы я приехал пораньше, — поясняю я.

Он качает головой.

— Нет, я не об этом. Зачем ты это делаешь? Ты же не хочешь на ней жениться.

Я бросаю на него удивленный взгляд.

— Почему это не хочу? Хочу.

— А как же Тамара?

— Она мой друг.

— Несколько дней назад ты мне говорил совсем другое.

Я принимаюсь завязывать галстук «Берберри», подарок Хоуп.

— Забудь, — бросаю я. — У меня тогда в голове творилось черт-те что. Я нервничал из-за рака и не мог трезво рассуждать.

— По-моему, рак тут ни при чем, а в голове у тебя до сих пор черт-те что. С таким настроем жениться нельзя.