Всё хоккей

Надежда Андреевна сама раскрыла книжку на нужной странице и настойчиво вложила в мои руки. И даже сцепила на ней мои пальцы, чтобы я не передумал. Почему-то отключила телефон. А сама закрылась в ванной, и вскоре я услышал, как льется вода.

Как только она перестала литься, я завершил чтение. Так быстро, всего лишь десяток минут, пока набиралась полная ванна. И некстати подумал, что в этот промежуток так много может случиться. Кто-то может умереть, кто-то родиться, кто-то влюбиться, кто-то разойтись. Да мало ли что. Всего лишь в десяток минут, когда набирается ванна.

У меня за этот промежуток не снесло голову. Я даже за нее схватился, чтобы убедиться на месте ли она. На месте. Я прикрыл глаза. И вдруг подумал, как устал за последнее время от неожиданностей. И как мне хочется отдохнуть. И даже впервые без страха вспомнил о море, солнце, загорелых девушках, тропических пальмах. И даже успел подумать о Тонечке. Ей бы так пошел южный загар. Словно я нашел ключ от камеры хранения для моих чувств и желаний, но еще не решался ее открыть.

Последняя глава завершала мое окончательное падение. Я слишком хорошо думал о Максе, раз предположил, что он в эпилоге отправит меня в монастырь. Все оказалось подлее, отвратительнее, но в целом правдивее. Просто правда была перевернута с ног на голову. Да и написана была бездарно, словно последнюю главу писал совсем другой человек.

А правда заключалась в том, что я — как истинный убийца — пришел на похороны своей жертвы. И там, воспользовался несчастьем убитой горем вдовы, познакомился с ней, влез в ее доверие, поселился у нее дома, даже почти влюбил в себя (о господи!), рылся в бумагах жертвы и, наверняка, нашел какой-то важнейший труд его жизни, чтобы возможно (конечно, это лишь гипотеза) перепродать заграницей… Вообще подлее человека я лично в своей жизни не встречал. Конечно, Макс бы с удовольствием бы приписал мне даже преднамеренное убийство Смирнова с целью похищения гениального открытия и жены. Это бы уж точно тянуло на мировой бестселлер, сенсацию, но, увы, так точно рассчитать полет шайбы, чтобы она попала в голову конкретному человеку, растворившемуся в толпе, было не реально. В это бы не поверил и младенец. А вот в остальное… Почему бы и нет?

И все же, по логике, у меня должна быть ужасающая реакция на подобное чтиво. Но, как ни странно, несмотря на всю ложь, мерзость, подлость происходящего, я вдруг впервые за последнее время почувствовал себя свободным. Словно вновь возвращался к себе. Словно после затяжного спектакля, наконец, мог снять с себя театральный костюм, очки, смыть грим. И главное получить за него деньги и расплатиться с долгами. Правда спектакль был позорный, и вместо цветов в меня полетят плевки и гнилые помидоры. Но это я смогу пережить… Я становился собой. Я не хотел больше быть актером. Но так ли мудро это все может пережить Надежда Андреевна? Вряд ли. Она не зря отключила телефон. Самое отвратительное в этой истории — правда. Правда в том, что мы жили в одном доме. Вдова и убийца ее мужа. Представляю, этих стервятников, которые вот-вот бросятся на нас. Да уж, тут и монастырь не поможет.

Я включил телефон и быстро набрал нужный номер. Трубку долго не брали, но я был терпелив. Наконец услышал небрежный, успевший устать от славы и поклонников, голос Макса.

— Слушаю.

— Ты слушай, слушай, сволочь, — я говорил спокойно, хотя пальцы мои впились в колено. — Я допускаю, что можешь меня ненавидеть. Не знаю почему. Конечно, не потому, что я убил твоего друга, которого ты ненавидел не меньше. Не потому что живу под одной крышей с его женой, тебе на нее наплевать. Не потому что у тебя было что-то с моей матерью, это травой поросло. Просто ты ненавидишь меня потому, что ненавидишь весь мир. Нормальный честный порядочный мир. Ты хотел, чтобы он был совсем другим. Глупым и продажным. Безропотным и убогим. Не похожим, ни на мою мать, ни на Смирнова и его жену, ни даже на меня. Ты хотел, чтобы по миру ползали одни гады, с твоим лицом и умишкой. Что ж, ты можешь не волноваться. Твои мечты скоро сбудутся. Настоящих людей уже мало. И этих вы истребите, вы же умеете истреблять. Вашим обычным оружием — смердящим словом. Которое, в отличие от оружия, и дешевле обходится. Вы все просчитали. И все же… Ладно, я пойму твою ненависть к Смирнову, ко мне, ко всему человечеству. Но Надежду Андреевну. Ее… Ее ты же мог пощадить. Ты знаешь, самые редкие подонки обижают женщин, которые в них влюблены. Зачем ты это сделал? Допустим, я — негодяй, обманул ее, втерся в доверие. Но зачем… Зачем тебе марать ее имя?

— Ты все сказал, праведник?

Голос этого подонка был насмешлив и горд. После успеха, похоже, он вообще потерял ориентацию. Таким слава противопоказана. Для таких слава — орудие очередного убийства. И прикрытие. Но, к сожалению, таким слава сегодня и достается. По предписанию. В порядке очереди. В зависимости от количества гормонов ненависти и подлости в их бездушных душонках.