Всё хоккей

И продолжил изучение трудов Смирнова. Хотя мне это давалось не так уж легко. А Смирнов отчаянно пытался доказать, что такое счастье. Или как стать счастливым. Что означало — как продлить жизнь. Он приводил примеры из жизни известных и неизвестных людей. Как правило, известные оказывались в менее выгодном положении, потому что всю жизнь действовали и вопреки логике, и вопреки здравому смыслу, опираясь исключительно на свой талант и потакая исключительно своим минутным прихотям и желаниям. Но главная их ошибка — это многочисленное окружение. Которому они не противились, а зачастую потакали.

Еще один важный вывод Смирнова — умелое «отсечение» ненужных людей ведет к продлению жизни, то есть к счастью. Смирнов даже осмелился привести пример из собственной жизни, когда был влюблен не в ту женщину. И если бы вовремя не расстался с ней, то уже давно бы погиб.

Я невольно усмехнулся. Странные мысли. Можно подумать он теперь не погиб. И по такой глупой случайности! Гораздо достойнее было бы умереть от любви. А не от руки своего кумира.

Но когда я дошел до главы, что все люди являются невольными убийцами друг друга, один в большей степени, другой в меньшей, один сознательно, другой нет, то было уже не до смеха. Мы все убиваем друг друга. Как ни парадоксально, но нас в итоге убивают ни войны, ни катастрофы и ни болезни. Только мы сами. Это мы сочиняем и войны, и катастрофы, и даже болезни. Мы делаем все, чтобы сократить жизнь другому. И не только научными открытиями, не только закулисными подлостями, но и просто незначительными словами и жестами. Я, как и Смирнов, уже верил, что кто-то может дожить до ста лет. Но я никогда не поверю, что и его не убивали. Это просто означает, что он не дожил до ста пятидесяти. Не нужно даже говорить о пагубности алкоголя, сигарет и ядов. До любого состояния можно довести. Вольно или невольно. Человек не может так довести сам себя. Это нереально. И неправдоподобно. Это выше человеческих сил. Он слишком зависим. Слишком беспомощен и слишком слаб в обществе, где его касается всякая мелочь. И всякая мелочь может приблизить его гибель. Мне даже показалось, что дожить до назначенного судьбой возраста он способен только в одиночку. И вообще одиночки гораздо больше живут. Но это уже из биологии. Хотя разве мы не часть биологии? Подобное когда-то доказывала моя мама.

На одном дыхании я прочел эту главу. Сердце мое колотилось, руки дрожали, и смутные картинки из прошлого загружали, перескакивая одна на другую, как в калейдоскопе, мой воспаленный мозг. Я не выдержал, открыл бар и достал бутылку виски. Припасенную когда-то для случайных посетительниц. Залпом выпил полный стакан. Взъерошил вспотевшие волосы.

— Прости меня, мама, я не пил даже когда узнал, что ты умерла, — я взял фотографию своей матери и прижал ее к своим губам.

Она смеялась на фото. Но в ее распахнутых настежь глазах я уловил страх. Словно она видела мое будущее.

На следующее утро я решил посетить Макса. Предварительно договорился по телефону о встрече и представившись другом семьи Смирновых.

Он жил, как я и предполагал, в одном из респектабельных районов, в самом центре. Я на всякий случай оставил свою машину в квартале от его дома. И вскоре уже, после краткого объяснения с консьержкой, взбегал по лестнице на второй этаж.

Он быстро открыл мне дверь, как-то уж слишком быстро для его просторной четырехкомнатной квартиры. Словно он под дверью прислушивался к моим шагам. Но эти подозрения я мгновенно отверг. Его солидный и внушительный вид не давал права на подобные мысли.

— Здравствуйте, — протянул он мне руку и вежливо пригласил пройти в комнату.

Я последовал его приглашению и огляделся. Комната была просторная, стильная, в светлых тонах, не загроможденная мебелью и вещами, поэтому неуютная, немного напоминающая офис. Впрочем, ультрасовременная, под стать хозяину.

Мы уселись в кожаных креслах за стеклянным маленьким столиком.

— Ну и чем могу служить? — спросил через чур вежливо Макс, разливая кофе по маленьким чашечкам из темного французского стекла.

Вообще, все выглядело настолько благовоспитанным, аккуратненьким и стерильным, что мне стало противно. И я некстати ляпнул.

— Я и понятия не имел, что ученые сегодня живут так.

— Ученые живут по-разному. И так тоже. А вы что-то имеете против?

Странно. Я сам поражался и своим вызывающим мыслям, и своему вызывающему поведению. Я никогда не был против роскошной жизни. Напротив, приветствовал ее и справедливо считал одной из составляющих успеха. Но почему-то именно здесь, на этом скрипящем кожаном кресле, среди нарочито пропорциональной мебели, напротив этого лощеного красавчика в белом хлопковом костюме, я вдруг вспомнил более чем скромную и немодную квартирку Смирнова. Тоже кстати (или некстати) ученого.

— Да нет, — я как можно равнодушнее пожал плечами. — Против ничего не имею.