Всё хоккей

— Я хочу, чтобы вы меня правильно поняли, Максим Станиславович, я не хочу писать хвалебную оду на смерть Смирнова. Я не хочу подгонять его жизнь под его же схему. Я хочу написать правду о человеке. И все.

Макс иронично усмехнулся.

— Ради Бога! Только мне не заливайте. Правду. Вы хотите написать правду только потому, что она теперь легче раскупается. Люди хотят узнать о жизни великих побольше гадостей, это, знаете ли, облегчает им жизнь. Уж если великие были такими, то что говорить о нас, грешных.

— Великим больше позволено, — заметил я.

— Вы так думаете? А я думаю, что это они себе больше позволяют. Кстати, Смирнов себе ничего не позволял. Но, наверное, поэтому он так и не стал великим. И, позвольте откровенно, кому будет интересна эта книга?

— Если почитают его труды, станет интересен и человек, их сочинивший.

— Возможно. Возможно, — задумчиво протянул Макс. — Только его труды… Они весьма спорны и пессимистичны. Вряд ли кто-то захочет жить по той схеме, которую он придумал. По схеме вообще вряд ли кто хочет жить. Тем более своей нелепой смертью он полностью перечеркнул верность своих убеждений. Все в жизни — случай. И жизнь, и смерть. Он же исключал случай из жизни. И считал, что все можно запрограммировать. Как видите — нет! Но я согласен в одном с вами, эта книга может действительно заинтересовать. Но не с точки зрения биографии Смирнова, это никак! И вряд ли с точки зрения его трудов. А скорее с позиции его смерти. А к чужой смерти гораздо больше наберется любопытства, чем к чужой жизни. Действительно необычайный факт гибели! Таких фактов, пожалуй, можно пересчитать по пальцам за всю историю существования мирового хоккея, не так ли?

Я буркнул в ответ что-то невнятное и принялся старательно размешивать сахар в чашке кофе.

— Так, так, — ответил за меня Макс. — Человек, сознательно избегающий нелепых и трагичных случайностей, которые, по его мнению, можно расчетливо избежать, приходит в самое безопасное место, более того, в самое излюбленное свое место — на стадион и безмятежно следит за матчем. И в один миг, только в один миг, когда и предчувствие какое-либо исключается — прямо в голову летит шайба. Смирнов, пожалуй, в это мгновение ничего не понял. И — слава Богу! По-моему, это был даже его любимый хоккеист, можно сказать, его кумир. Если бы это не закончилось так трагично, то выглядело бы даже забавно. Что с вами?

Я плохо себя уже контролировал. Меня бросило в жар, и сжал до боли пульсирующие виски.

— Вам плохо? — с тревогой спросил Макс, слегка прикоснувшись к моему плечу.

— Да нет, ничего, — я облизал пересохшие губы. — Просто у вас душно. И еще кофе…

— Да, да, конечно, как я сразу не сообразил, действительно душно.

Макс вскочил с места, включил кондиционер, достал из-за барной стойки бутылку холодной минералки, налил в высокий синий бокал. Я залпом выпил и перевел дух.

— Спасибо, все нормально, не беспокойтесь.

— А я, было, испугался, что мое нетактичное описание смерти на вас так подействовало. Нет, конечно! Конечно, духота и крепкий кофе! У журналистов крепкие нервы, не так ли?

Не знаю почему, то ли назло Максу, то ли назло себе, я тут же отказался от версии про духоту и кофе, и вызывающе ответил:

— Он был моим другом, вы это знаете. Я, в отличие от вас, вряд ли бы смог вот так, просто рассуждать о его смерти или слушать подобные рассуждения!

— Ну что ж, можно в таком случае порассуждать о его жизни. — Макс не ответил на мой вызов и, напротив, угодливо подлил еще минералки в синий высокий бокал. — Хотя повторю, как бы ни цинично это прозвучало, жизнь его менее интересна, чем смерть. Возможно, этот хоккеист даже оказал ему услугу. Так бы никто и понятия не имел о скромном ученом с незапоминающейся фамилий Смирнов. А теперь об этом трубят газеты всего мира, вот вы даже книгу писать собираетесь. Смею полагать, не вы первый, не вы последний. Эта неприметная фамилия уж очень даже вонзилась в память каждому. Да, да, не смотрите на меня таким возмущенным взглядом. Я называю вещи своими именами. Смирнов лишь своей смертью прославился. Конечно, лучше бы это произошло не так рано, а хотя бы еще годков через тридцать, но тут мы решать бессильны. И потом, откуда нам знать, чтобы случилось с ним в этот день, если бы не удар шайбы? Он мог и под машину попасть, могла, в конце концов, начаться давка на стадионе от радости победы, и он бы в ней погиб. Да мало ли что могло быть! Тогда смерть бы его никто не заметил. А этот хоккеист… Благодаря ему он и прославился и, возможно, благодаря ему, труды Смирнова даже опубликуют и оценят, как знать. А вот сам Смирнов этому чемпиону оказал не очень хорошую услугу своей гибелью, вы не находите?