Всё хоккей

Макс внимательно на меня посмотрел, и мне показалось, что в его очень светлых, почти стеклянных глазах зажглись недоверчивые искорки. Он мне не верил. Более того, я вдруг явственно, почти физически осознал его превосходство над собой, хотя он к этому не давал явных поводов. И все же. Я впервые в жизни понял, понял на собственной шкуре, насколько дорогая одежда, дом, сама жизнь влияет на отношения людей. И насколько вещи, не человек, а вещи определяют тон этих отношений и главенствуют в выборе такого тона.

Сегодня в глазах преуспевающего Макса я был никем. Всего лишь неудачником и другом такого же неудачника — Смирнова. Вряд ли бы он в небритом, бедно одетом госте смог бы опознать гениального хоккеиста, сумевшего покорить мир и тем самым приобщиться к избранной касте, ведущей дорого оплачиваемое существование. Кстати, один из атрибут которого, мой желтенький феррари, стоял всего лишь в квартале отсюда. Но этого Макс не мог знать. Он знал лишь то, что видел.

— Кстати, я о вас ничего не слышал от Юры, — усмехнулся Макс. — И если честно, поначалу с недоверием отнесся к вашим словам. Но теперь… Теперь я убедился, что вы действительно можете быть другом Смирнова. Он тоже не понимал, что так могут жить ученые. Он, как и вы, полагал, что ученые должны жить в захламленной пыльными книгами библиотеке. Знаете, более чем стандартное представление о быте. В таком случае, артисты должны жить только среди афиш и плакатов, повара — среди кастрюль и тарелок, а спортсмены — среди спортинвентаря и кубков. Смешно, не правда ли?

Мне было не смешно. Хотя я его отлично понимал, вернее, должен был понимать. Ведь еще вчера жил как он, ну, разве что не в модерновом стиле. Просто на этот стиль у Дианы не хватало ни ума, ни понятия. Она предпочитала роскошь в стиле барокко.

— Человек не может и не должен жить на работе, — глубокомысленно заметил Макс. — Хотя, безусловно, она откладывает отпечаток на его быт.

Я огляделся. И вновь не выдержал.

— Но по вашей квартире этого не скажешь.

Макс откровенно расхохотался мне в лицо.

— Я и впрямь узнаю друга Смирнова! Настоящего друга. Только не понимаю, почему он вас так тщательно скрывал?

— Он не скрывал, просто… — я запнулся, хотя версия нашего знакомства была мною продумана. — Просто видимо при вас у него не было случая обо мне вспомнить. Так бывает. Тем более, что мы подружились через его жену… Надежду… Надю. Мы были соседями, жили в одном доме, в одном подъезде. А потом я уехал… И наша дружба превратилась скорее в телефонную. Или письменную.

Я не мог не заметить, как он скривился при упоминании жены Смирнова. И в очередной раз убедился, что они друг друга не терпели.

— И что же вы теперь от меня хотите? — довольно резко спросил он.

— Вообще-то лично я ничего, — не менее резко ответил я. — Я по просьбе Надежды Андреевны.

— А Надежда Андреевна почему сама не соизволила придти? — иронично уточнил он.

— Вы сами должны понимать, почему.

Он вздрогнул, опустил глаза и принялся наливать кофе. Я решил не искушать его своими подозрительными намеками и уже миролюбиво продолжил.

— Она сейчас не в самом лучшем состоянии. И вы это отлично знаете. Похоже, она очень, очень сильно любила мужа.

— Да она была просто на нем помешана! — грубо отрезал Макс. — Может, это его и сгубило.

— К сожалению, его сгубило другое.

— Да я не про то! — Макс махнул рукой. — Я про жизнь его, а не про смерть! Умереть можно от чего угодно, здесь наши желания бессильны. А вот как прожить жизнь в наших руках!

— А я думаю, его вполне устраивала и его жена, и его жизнь.

— Конечно, устраивала! Если человек смиряется, его что угодно устроит! Даже нары и тюремная решетка! Но смирение — это гибель для личности! Для писателей, артистов, ученых! Впрочем, для всех художников в своем деле! Даже для поваров, если он личность! Смирение — это удел посредственности и монахов. И, безусловно, неудачников. Он не был ни посредственностью, ни монахом. Но сам, по собственной воле пожелал стать неудачником! Это более чем преступно для ученого!

— А Надежда Андреевна считает его гением в своем деле.

— Еще бы она считала по-другому! Она сама слепила из него то, что хотела и назвала это гениальностью. А воля его была парализована. Он жил по схеме, которую придумал, вернее, которую ему выгодно было придумать. Чтобы хоть как-то оправдать свое существование. Но, как видите, схема его, выстроенная годами, разрушилась в один миг. Одним ударом шайбы! Знаете, складывается такое ощущение, что он, знавший, каким в идеале должен быть жизненный путь, чтобы жить долго и счастливо, сам ступил не на ту дорогу и именно поэтому погиб. Он оказался жертвой собственных фантазий. Вместо того чтобы просто жить, он жил по придуманной схеме, она душила его, не позволяла сделать шаг ни влево, ни вправо, и в итоге его погубила.

— А вы знаете, как нужно жить? — я внимательно посмотрел на Макса.

— А этого вообще знать не нужно. Нужно просто жить.

— Ну, вы-то живете не просто, — я огляделся.

Он оценил мою шутку и расхохотался.

— Безусловно! Но чем проще относишься к жизни, тем она дороже отплачивает.