Все хорошо

Разглядывая меня, он принимает позу тренера – ноги расставляет пошире, а руки скрещивает на груди. И все хмурится, хмурится. Джон всегда хмурится, когда он со мной. Лицензии реабилитолога у него нет. И лицензии тренера, скорее всего, тоже. Наверное, помогать людям – его хобби. Мне его рекомендовала одна преподавательница с исторического факультета. Женщина, которая, сколько я ее знаю, носит на шее бандаж. Но спрашивать, что с ней случилось, мне как-то неловко.

«Джон – лучше всех, – поведала она мне. – Он свое дело знает. Вот увидите, он вас вытащит».

«Вытащит?»

Она энергично закивала – ну, насколько это было возможно в шейном бандаже.

«Разумеется, принимает он подпольно. И в официальную медицину не верит. Она его самого практически уничтожила. Собственно, как и всех нас. Так что Джон – настоящий бунтарь. Борец с системой».

«Серьезно?» Вот оно. В моем сердце снова взвилась жуткая надежда.

«Вот увидите», – шепнула она и сунула мне в руку бумажку с номером телефона.

И я увидела. Вошла в полутемный, пустой, если не считать дешевенького массажного стола, гараж, глянула на выходящего из тьмы Джона в спортивных шортах с планшетом и бутылью лосьона в руках и сразу увидела.

И все равно я прихожу в гараж к Джону за утешением. Прихожу потому, что иногда его рукам удается ненадолго сотворить чудо. А еще потому, что Джон – добрый. Добрее Марка. И уж точно добрее садиста Люка.

Слышу, как наверху, в кухне, жена Джона сердито хлопает дверцами шкафчиков. Она недовольна, что я нагрянула вот так внезапно. Что я вернулась. Что не исчезла навсегда.

– Миранда, должен сказать, выглядите вы неважно, – наконец произносит Джон.

– Правда? – Просто поразительно, сколько в моем голосе надежды.

– С вами явно что-то неладно, – качает головой Джон.

– Серьезно?

Джон кивает:

– О да, совершенно серьезно. Вау. Вы в зеркало смотрели?

– Нет.

– Вы же как будто… – Он изображает руками башню, заваливающуюся на левый бок.

– Не может быть!

– Очень скверно, – продолжает Джон. – И странно. В последний раз, когда вы у меня были, никакого перекоса таза я у вас не заметил. – Джон к таким вещам относится очень трепетно.

И это хорошо, твержу я себе. Это означает, что он разбирается в вопросе. Не обязательно же учиться в медицинском, чтобы стать хорошим специалистом, правда?

Джон, нахмурившись, разглядывает мой вывернутый наизнанку таз, торчащую вперед правую тазовую кость. Нога подо мной подламывается и корчится, будто вот-вот испустит дух. В итоге я все сильнее заваливаюсь влево, как будто правой половины своего тела смертельно боюсь. Джон поднимает голову, но я стараюсь не встречаться с ним взглядом. В его ясных, как у олененка, глазах читается один-единственный простой вопрос.

– Что с вами стряслось с нашей последней встречи? Не понимаю, – говорит он.

Показалось или в его голосе прозвучали подозрительные нотки? Нет, не может такого быть. Это же Джон! Ему просто любопытно. Такой загадочный случай. Я и сама стараюсь принять загадочный вид. И лгу:

– Сама не знаю. Понятия не имею.

– Когда вы были у меня в последний раз?

Я таращу глаза на бутыль с лосьоном, делая вид, что считаю про себя.

– Точно не помню.

– Кажется, не меньше месяца назад? – уточняет он.

Ну да, за этот месяц я успела попытать счастья с Тоддом. Несколько раз сходить на абсолютно бесполезные приемы к Марку. А еще была у одного дядьки в пенсне, который тыкал в мою левую грудь длинной иглой, уверяя, что пытается нащупать мою энергию ци, а потом на целых двадцать минут бросил меня трупом валяться на своем массажном столе.

– Неужели так давно? – охаю я.

И пытаюсь состроить выражение лица, означающее – как летит время.

Не могу же я признаться, что позволила другому терапевту пристегнуть меня к столу ремнями и дергать за ногу, пока та не выскочит из сустава. Приходится прикидываться, что я и сама в полной растерянности. Совершенно не понимаю, что происходит. Вот такое загадочное у меня тело.

– Я правда в замешательстве. – Я качаю головой и еще сильнее наваливаюсь на стол.

Почти сажусь. Еще немного – и я у цели. Но Джон лишь снова скрещивает руки. И еще сильнее хмурится. Как и положено диагносту.

– Может, дело в quadratus lumborum? – наконец высказывает предположение он.

В другое время я бы порадовалась, что Джон знает латинские названия мышц. Меня бы это успокоило. Упрочило мою веру в его диагностические способности.

– Может быть, – бормочу я, глядя, как он помечает что-то на планшете.

– Давайте-ка проведем кое-какие замеры, – предлагает он.

Джон обожает сантиметр. Ведь, в отличие от Марка, никакими хитроумными приспособлениями он не располагает. У него нет ни аппарата УЗИ, ни миостимулятора, ни сухих игл. Зато у Джона есть похожие на присоски осьминога массажные банки, от которых по всему телу остаются красные следы. Однажды он поднялся в дом и вынес мне оттуда коробку с ними, как миску с печеньем – «Не желаете ли попробовать?»