Все лгут

Она бежит прямо к моему дому, оступается, падает, потом поднимается и упорно продолжает свой бег. Когда девочка оказывается рядом, я вижу, что на ней только джинсы и футболка. Я узнаю ее.

Это Эбба, дочка Тома и Николь.

Я в спешке отставляю тарелку в сторону и выскакиваю в прихожую.

– Винсент?

Я слышу шаги – Винсент выходит из гостиной и вопросительно на меня смотрит.

– Я выйду в сад на минутку. Нужно кое-что проверить.

И я мчусь к Эббе, которая успела преодолеть уже половину поля. Высокая пожелтевшая трава обвивает ноги. Болотистая почва затягивает резиновые сапоги – они намокли и блестят.

Я спешу изо всех сил – что бы там ни случилось, это явно не что-то хорошее. Я не ходила в усадьбу с тех пор, как у меня побывал Гуннар. Работы было не особенно много, но это не единственная причина. Я не знала, что сказать Тому при встрече – теперь, когда мне стала известна вся правда об их с Ясмин отношениях.

Но сейчас у меня не было выбора.

– Эбба! – кричу я.

Девочка останавливается неподалеку от меня – на фоне заходящего солнца я вижу лишь темный силуэт.

– Что случилось? – выдыхаю я, подбегая к ней и опускаясь на корточки рядом. Щеки Эббы все исполосованы мокрыми дорожками слез, джинсы промокли и по щиколотку вымазаны глиной.

– Мама упала, – произносит Эбба, не глядя мне в глаза.

– Идем, – командую я и беру ее за руку.

Вместе мы короткой тропой спешим к усадьбе. Перескакиваем через ямы, через клумбы с розовыми кустами и, выбравшись на гравийную дорожку, насколько возможно, ускоряем шаг.

На лестнице, ведущей ко входной двери, спрятав лицо в колени, сидит малышка Адриенна. Она прижимает ладошки к ушам, словно стремясь отгородиться от внешнего мира, и медленно раскачивается взад-вперед.

– Адриенна, с тобой все хорошо?

Когда я дотрагиваюсь до ее плечика, Адриенна вздрагивает, поднимает голову и щурится на меня.

Я не дожидаюсь ее ответа – убедившись в том, что она не ранена, толкаю дверь и вхожу в дом. Эбба следует за мной по пятам, но рядом с вешалкой вдруг останавливается и зарывается лицом в мамину шубку.

– Там, – сообщает она, указывая в сторону кухни. Но ей даже не нужно было говорить, потому что в тот же миг из кухни доносится грохот: как будто на пол упала кастрюля.

Я вхожу в знакомую комнату – в этом доме я с самого детства была частым гостем. Я думала, что знаю об этих людях все – ведь они были мне близки, совсем как собственная семья.

Моим глазам предстает зрелище, и когда я вижу его, то теряю опору под ногами и мир вдруг начинает раскачиваться, а очертания комнаты словно расплываются. В груди возникает ком, а в гортани на полпути к выходу застревает крик, когда меня настигает прозрение о том, как мало я на самом деле понимала, какой безгранично наивной была даже после всего того, что Гуннар рассказал мне о Ясмин.

Представшая передо мной картина так знакома, что я на мгновение невольно переношусь в тот вечер в лесу, двадцать лет назад: необузданная ярость, запах крови и страха, звуки борьбы и ударов. Я почти слышу, как ветер завывает в верхушках сосен над моей головой, почти чувствую, как ветки царапают меня за щиколотки, а влага пропитывает обувь. Я вижу Самира, распростертого в снегу – его нога дергается в конвульсиях.

Только это не Самир. На полу в кухне лежит Николь.

Над ней возвышается Том.

По телу, которое не подает признаков жизни, он наносит удары – один за другим. Пол перепачкан кровью. Повсюду валяются кастрюли и осколки разбитого фарфора. Одинокая пачка молока свалилась с кухонного островка, и белая жидкость вытекла на пол, где, смешавшись с кровью, превратилась в розовую слякоть.

Он что-то бормочет, но я не могу разобрать все.

– …чертова шлюха…

– Том! – кричу я, но он словно не замечает меня. Продолжает лягать ногами бесформенную массу на полу – свою жену, быть может, уже бывшую.

Я подбегаю к нему и хватаю за руку.

– Том!

Он вздрагивает и оборачивается, готовый ударить и меня. Глаза у него черные, взгляд – невидящий, а лицо перекошено, словно сам он пребывает где-то в другом месте, в другом мире.

– Том, прекрати!

Я бросаю взгляд на Николь, но не могу понять, жива она или нет. Ее лицо – сплошная кровавая каша. Слипшиеся, красные от крови пряди волос пристали к полу.

Проходят секунды, возможно, минута.

Тома отпускает. Лицо его меняется – как будто расслабляется, и Том опускает занесенную для удара руку. Гнев уступает место чему-то другому. Больше всего это похоже на страх. Том медленно запускает руку в волосы – она оставляет у него на лбу кровавый след. Потом он словно сдувается, оседает на пол и остается там сидеть в позе портного.

Внезапно подбегает Эбба и бросается к Николь.

– Мама, – всхлипывает она, быстро покосившись на Тома, который теперь сидит неподвижно, уронив голову.

Я тоже подхожу к Николь, опускаюсь на колени и прикладываю ухо к ее груди. Слышу хриплое дыхание – слабое, но вполне отчетливое. Я чувствую, как ее грудная клетка поднимается и опускается в такт.

– С мамой все будет хорошо, – успокаиваю я Эббу, стараясь придать голосу побольше уверенности.

Потом оборачиваюсь и перевожу взгляд на Тома.