Все лгут

Мария достает два бокала, вытаскивает из холодильника бутылку белого вина и выкладывает в керамическую чашу оливки. Потом она садится напротив меня и вытирает влажный от пота лоб.

– Нам нужно поговорить, – объявляю я, встретившись с ней взглядом.

Через час за окнами дома уже опустилась тьма. Дрова в плите давно прогорели, а на столе стоят пустые бокалы из-под вина.

Лицо Марии распухло и покраснело от слез, руками она обхватила себя за плечи.

– Почему же она не вернулась, когда Самира схватили? – шепчет Мария.

Я пересказываю ей слова Ясмин, объясняя, что Мухаммед решил дождаться решения суда.

– А после его смерти?

– Об этом ты сможешь спросить ее сама, когда она приедет, – отвечаю я.

Мария глядит в темноту.

– Я не смогу с ней встретиться.

– Конечно, сможешь.

Она изо всех сил трясет головой.

– Никогда.

Мне понятна ее реакция. Неудивительно, что в смерти Самира она обвиняет Ясмин.

– Она и представить себе не могла, – говорю я. – Она была юной и наивной, испытывала чудовищное давление. Самир не должен был поступать так, как он поступил. Он был взрослым. Он должен был понимать, что все это ошибка и что все полетит к чертям.

Мария смеется. Это короткий, безрадостный смех, и у меня вдруг возникает чувство, что смеется она над моей тупостью.

– У тебя нет детей, Гуннар.

– Верно. Ты же знаешь.

– Прости, – тут же одергивает себя она. – Я не это хотела сказать. Просто мне кажется, когда у тебя нет детей, тебе сложно понять, на что готов пойти родитель ради своего ребенка. Самир сделал бы что угодно ради Ясмин, лишь бы только уберечь ее от тюрьмы.

– Она вовсе не обязательно попала бы за решетку. Если Ясмин говорит правду, то смерть Паолы – несчастный случай. Или причинение смерти по неосторожности. Что касается другого аспекта… То, что они утопили труп в море, – это надругательство над телом. За это она бы максимум получила…

Мария поднимает ладонь в знак протеста.

– Благодарю, – прерывает она меня с гримасой отвращения на лице. – Я понимаю. Но Самир явно считал иначе. У него не было доверия к властям. И еще он считал, что именно после переезда в Швецию Ясмин сошла с нужных рельсов.

Пауза.

– Небезосновательно, – добавляет Мария.

Я искоса гляжу на часы. Мне пора ехать домой – приготовить что-нибудь на ужин, чтобы лечь пораньше и хорошенько выспаться.

– И что теперь? – спрашивает Мария.

– Будет расследование. Потом прокурор примет решение, предъявлять ли обвинения Тому или Ясмин. Но у этого преступления, вероятнее всего, уже вышел срок давности.

Мария кивает.

– Мне пора, – говорю я ей.

Замявшись, она принимается ерзать на стуле.

– Милый Гуннар…

– Что?

Она смотрит на меня – внутрь меня – совсем как в тот раз, когда я рассказал ей про Ли, и что-то тает у меня в груди.

– Побудь сегодня здесь. Переночуй у меня. Я не хочу оставаться одна.

Комната погружена во мрак, и слышно только, как свистит за окном ветер. Я лежу в широкой кровати за спиной Марии и обнимаю ее, носом уткнувшись ей в шею. Ее дыхание напоминает мне волну – то накатит, то снова отхлынет. Под рукой я ощущаю трепетное биение ее сердца.

Впервые за двадцать лет я сплю с какой-то другой женщиной, кроме Ли.

Впервые за двадцать лет я делю постель с женщиной, с которой у меня не было секса.

Это необычное ощущение, но оно не лишено приятности. Как будто после долгого отсутствия возвращаешься домой – в руках сумки, и квартира выглядит знакомой, но в то же время немного чужой. Позабытые запахи, вещи, о которых уже не помнишь, что они были у тебя, но увидев – тут же узнаешь. Привычные звуки и шорохи, которые доносятся с улицы или из тамбура.

Это ощущение дарит надежду, и внутри тебя зарождается вера, что другая жизнь тоже возможна.

– Спасибо, – сонно бормочет Мария. – Спасибо, что остался со мной.

Мне кажется, что благодарить ее должен как раз я.

– И за то, что приехал сюда, чтобы рассказать о Ясмин, – добавляет Мария.

– Мы все еще не знаем, кто убил Самира, – отвечаю я.

Я чувствую, как по ее телу пробегает дрожь. Ощущение такое мимолетное, что я не уверен, не показалось ли мне. Тем не менее в погруженной во мрак комнате как будто внезапно становится холодно, и этот холод расползается вокруг.

Я долго сомневаюсь, прежде чем задать свой вопрос.

– Ты что-то видела в тот вечер, когда был убит Самир? Что-то, о чем не стала рассказывать?

Мария

54

– Ты что-то видела в тот вечер, когда был убит Самир? Что-то, о чем не стала рассказывать?

Я вздрагиваю, потому что внезапно, несмотря на тепло пухового одеяла и тепло тела Гуннара, ощущаю холод.

Что мне ответить на этот вопрос? Что я могу сказать?

– Нет, – отвечаю я.

Гуннар удовлетворяется этим и очень скоро засыпает. Его рука на моем плече тяжелеет, а дыхание превращается в глухие всхрапывания. Я осторожно высвобождаюсь из его объятия и переворачиваюсь на спину. Глядя в темноту, пытаюсь объяснить себе то, что объяснить невозможно.

* * *

Была ли я тогда той же самой личностью, что сегодня?