Все ловушки Земли

Хёрли не терял времени на слова — он действовал сразу. Только что он, опустив руки, глядел на Пинки, а миг спустя уже бросился к револьверу, отобранному у него Сильвестром. Одним прыжком Хёрли подскочил к своему шестизаряднику и молниеносным движением подобрал его с земли.

Руки Пинки повторили ход поршня: вниз-вверх. Револьверы с шорохом выпорхнули из кобуры и плюнули огнем в полуденное солнце. Совсем рядом громыхнули еще три выстрела, слившиеся в один. Платок на шее Пинки подпрыгнул, как будто от внезапного порыва ветра, а Хёрли в ярком дневном свете начал валиться, неуклюже переступая с ноги на ногу в попытке устоять.

Оружие выскользнуло из руки. Хёрли потянулся за ним, но пальцы, не достававшие до земли, схватили лишь воздух. Наконец он кувырнулся в траву — аккуратно, как будто прилег, — и уже не встал.

Пинки наблюдал за ним, широко расставив ноги, а потом спокойно засунул дымящиеся револьверы за пояс и отвернулся. Когда он обратился к Пакарду, лицо его выражало едва ли не удовольствие:

— Полагаю, выкурить последнюю сигарету ты все-таки не успеешь. — Он кивнул Марксу. — Кончай его.

— Ну да, как же, — возмутился Маркс. — Думаешь, я справлюсь в одиночку? Этот твой Пакард весит не меньше двух сотен фунтов!

— Папаша, подсоби Марксу, — велел Пинки.

Папаша Аллен неторопливо встал и направился к дереву.

Пакард выпрямил спину, плотнее прижался к шершавому стволу. Мысли вихрем кружились в голове. Сейчас его повесят. Дюжий бородач и морщинистый старик затянут петлю на его шее, а человек по имени Пинки будет стоять и смотреть, и Пакард ничего не может с этим поделать. Абсолютно ничего.

— Какого черта, Пинки? — недовольно проворчал Папаша Аллен. — Почему ты его не пристрелишь? Только лишняя возня.

— Минуточку, — раздался голос.

Пакард вывернул шею и сбоку от себя увидел Сильвестра. Его широкополая шляпа была сдвинута на затылок, и в обеих руках он держал револьверы.

— Это еще что? — опешил Пинки. — Неужели обязательно надо устраивать балаган перед тем, как кого-то повесить?

— Не обязательно, — дружелюбно произнес Сильвестр. — Просто вешать ты никого не будешь.

Лицо Пинки внезапно перекосилось от бешеной злобы, пальцы уже почти коснулись оружейного пояса. Револьвер в левой руке Сильвестра вздрогнул и кашлянул, и Пинки взвыл: запястье пробила пуля.

Краем глаза Пакард видел, как Папаша и Маркс потянулись за оружием, но Сильвестр уже обернулся. Маркс выпустил веревку. Вот он, шанс, понял Пакард.

Он опустил подбородок, сгорбил здоровое плечо, напряг корпус и рванулся вперед. Веревка над его головой зашуршала, скользя по толстой ветке. Пакард врезался головой и боком во что-то мягкое, раненое плечо и руку пронзила острая, как нож, боль. В следующий миг Пинки, рухнув на спину, барахтался на земле, а Пакард, шатаясь, стоял над поверженным главарем банды.

Он едва избежал удара в живот сапогом со шпорой; неуклюже увернулся и вновь бросился вперед, на распростертое тело, правой рукой стараясь дотянуться до незащищенного горла противника. Глухой гнев Пакарда разгорался все жарче, пальцы ощутили мягкую плоть и, словно клещи, сомкнулись на шее Пинки. Извиваясь под ним, тот отчаянно пытался вытащить револьвер, слепо шаря левой рукой за поясом. Обезумевший от гнева Пакард еще сильнее вцепился ему в глотку и рванул на себя, словно хотел выдрать кадык, а после со всей силы, что еще оставалась в мышцах, принялся колотить Пинки затылком о землю. Раздался тошнотворный звук, похожий на треск яичной скорлупы. Ударяясь, голова Пинки подпрыгивала и жутко моталась из стороны в сторону. Пакард, однако, не разжимал хватку и лишь крепче стискивал пальцы, вспоминая белый отпечаток пощечины на лице Элис Пейдж.

За его спиной загремели выстрелы, но грохот в голове Пакарда заглушал все прочие звуки. Он почувствовал, что валится вперед; перед глазами встала красная пелена и все поплыло. Пальцы ослабели, он отнял руку и, ничего не видя, на четвереньках пополз прочь, точно дикий зверь.

— Вставай! — крикнул ему кто-то.

Пакард кое-как поднялся и подождал, пока в глазах прояснится. Тряхнув головой, он увидел Сильвестра, из-за плеча которого выглядывало бледное размытое пятно — лицо Элис Пейдж.

Сильвестр провел ладонью по лицу. Его оцарапало пулей, поэтому висок, скула и волосы с одной стороны были густо измазаны кровью.

Маркс лежал на земле, раскинув руки над головой. По его угольно-черной бороде стекала красная струйка. Папаша Аллен сидел, прислонившись спиной к дереву, и прижимал руки к животу. Как ребенок, подумал Пакард, — точно как ребенок, который объелся зеленых яблок и мучается резью.

Контуры лица Сильвестра обрели четкость, и Пакард обратился к нему:

— Мистер, я так и не понял, что это было.

— Я думал, ты догадался, — ответил Сильвестр. — Думал, что ты раскусил меня сразу, как понял насчет глаза.

— Я чувствовал, что что-то не так, — признался Пакард, — но не мог сообразить, что именно.

— Я — страховой сыщик.

— Чего-чего?