Все мои ничтожные печали

Отпускай, сказала я Норе. Я тоже сейчас отпущу. Елка накренилась и начала падать влево. Нора успела ее удержать, не дав ей грохнуться на пианино. Мама рассмеялась. Ее подбородок и лоб были испачканы в муке. Утром она пекла пироги. Я чертыхнулась и снова легла на пол. Нора держала верхушку рукой в плотной перчатке. Мама сказала: Если дереву хочется стоять криво, пусть стоит криво.

Я уточнила: Ты предлагаешь прислонить ее к пианино, и пусть стоит?

Нет, сказала Нора. Не надо ее прислонять. Елка должна стоять прямо.

Провозившись еще полчаса, я предложила привязать елку веревкой к карнизу для штор. Веревку можно украсить гирляндой, и получится вполне празднично.

Да, сказала Нора. Рождественская веревка. Новая традиция семьи фон Ризенов.

Она и правду огромная, сказала мама.

Давайте попробуем еще раз, сказала я. И мы продолжили бороться с елкой, чтобы она встала прямо и стояла самостоятельно, без веревки. Отпускаем и потихоньку отходим, сказала я Норе. Медленно и осторожно. На этот раз елка – о чудо! – осталась стоять. Поистине счастливый день. Нам удалось сделать что-то нормальное. Потолок был очень высоким, но елка все равно касалась его верхушкой. Мы затаили дыхание. Мы смотрели на елку. Ладно, сказала я. Вроде стоит. Мама предложила выпить вина. Это надо отметить.

Я открыла бутылку, мы уселись за стол и выпили за наш успех. Даже Норе налили немного вина, и мы все по очереди провозглашали короткие тосты за Рождество и за нас. Мы расправили плечи. Мы гордились собой. Мы еще не стряхнули с себя еловые иголки, в комнате приятно пахло свежей хвоей. Мы с Норой сидели к елке спиной, мама – лицом. Мы потягивали вино. Потом мама вскрикнула. Мы с Норой обернулись, словно в замедленной съемке. В тишине голос Канье стал особенно громким. Мы наблюдали, как падает елка. Сначала медленно, скрытно, как человек, у которого случился сердечный приступ на публике, и ему от этого очень неловко. Потом она набрала скорость и рухнула на пол, сорвав со стены картину с двумя мальчиками, шлепающими по лужам, плюс к тому – опрокинула телевизор, смела книги с пианино, уронила фарфоровую статуэтку девочки-скромницы в красивом платье, чашку с недопитым кофе и цветок в горшке.

Однако, сказала мама. Что-то недолго она простояла, сказала Нора. Мы рассмеялись и выпили еще вина. Потом мы с Норой пошли поднимать нашего павшего хвойного товарища, и в конце концов нам удалось закрепить елку так, чтобы она стояла и не падала без веревки.

К нам приезжал Клаудио. Он стоял на крыльце, снег лежал у него на плечах и на шапке, в руках он держал подарки, аккуратно завернутые в праздничную упаковочную бумагу. Я заглянула ему за спину, словно ждала, что там будет Эльфи: стряхивает снег с сапог, ее огромные зеленые глаза сверкают. Клаудио достал из внутреннего кармана пальто бутылку итальянского вина. Мы уселись в маминой гостиной, рядом с пианино. Мама играет на нем гимны. На верхней крышке лежат ноты Эльфи из тех времен, когда она начинала учиться играть.

Клаудио положил подарки под елку и отдал маме большой бумажный пакет. Письма с соболезнованиями, сказал он. От коллег Эльфи и от поклонников. Вот это елка! Все елкам елка!

Лучше не подходите к ней близко, сказала Нора. Она накрывала на стол. Мы открыли вино, которое принес Клаудио. Выпили за Рождество, за день рождения младенца-спасителя (мы все еще ждем), за нашу семью, за Эльфриду.

Клаудио спросил, как у нас дела, и мы ответили, что все хорошо. Как он сам? До сих пор не оправился от потрясения. Он был уверен, что музыка спасает ей жизнь. Может быть, и спасала, сказала мама. Пока она была жива.

Клаудио сказал, что гастроли все-таки состоялись. Эльфи заменил некий Яп Зельдентуас.

Он, конечно, не Эльфрида фон Ризен, но справился очень даже неплохо. Особенно если учесть, что его пригласили в самый последний момент, сказал Клаудио. Критики отметили несколько ритмических сбоев в его игре, некоторую нервозность. Но это не страшно. Яп выступал чуть ли не прямиком с самолета. Даже не успел отдохнуть, чтобы свыкнуться со сменой часовых поясов. Мне понравился некролог Эльфриды в «Гардиан». Понравилось, что они написали, чем особенно отличалась ее игра: объемом, яркостью и теплотой. Это были не просто дежурные слова о беззаветном служении музыке, внутренней дисциплине и требовательности к себе. В «Билде» тоже хорошо написали, душевно. И в «Ле Монде». Но меня беспокоит, что другие газеты уделили слишком много внимания проблемам с ее здоровьем. Некролог не должен читаться как очередная сенсация. Вы сами читали?

Мама пренебрежительно фыркнула. Пфф. Я не читала. И не буду читать.

Я читала, сказала я. Ты полностью прав.