Все мои ничтожные печали

Но тут мама вдруг восклицает: Ой, Йоли, это твое? Как выясняется, она сидела на моем пакете. Заглянув внутрь, она спрашивает: Это что, твоя новая книга? Я говорю: Да. Она интересуется, сколько уже написано слов. Почему-то этот вопрос меня жутко смешит. Я качаю головой. Эльфи говорит маме, что первая буква прекрасна. Мама глядит на меня, улыбается, ждет продолжения. Я упорно молчу. Она выводит меня в коридор, легонько подтолкнув в спину. Она очень низкого роста, от нее вкусно пахнет кокосовым молоком. Уже в коридоре она обнимает меня и говорит, что все будет хорошо. Она всегда так говорит, и мне это нравится, но иногда мне начинает казаться, что она считает меня идиоткой, которой все надо втолковывать по сто раз. Впрочем, она – моя мама, и мамам положено так говорить. Боб Марли тоже так говорил, только он добавлял «до крупинки»[16]. Все до крупинки будет хорошо. Мне кажется, это правильное уточнение, хотя оно сделано лишь для того, чтобы растянуть фразу до нужного музыкального размера. Помню, как я напевала эти слова вновь и вновь, убаюкивая себя перед сном в те времена, когда папа еще не встал на колени на железнодорожных путях перед поездом, мчащимся на всех парах.

Вечером мы празднуем возвращение Эльфи домой. Празднуем острой индийской едой и хорошим вином. Ник выставляет на стол бутылку коллекционного арманьяка, которую наша мама подарила ему на Рождество два года назад. Эльфи улыбается чуть смущенно, такая красивая и безмятежная, словно она одна знает ответ на загадку Сфинкса. Ее руки дрожат, но почти незаметно. Она надела на шею бледно-розовый шелковый шарф и замазала шрам над бровью тональным кремом. Она похудела, брюки стали ей великоваты, но Ник смастерил для нее симпатичный веревочный пояс. Ник счастлив, что Эльфи вернулась домой. Он обращается к ней «мое солнце» и «любовь моя». Мама называет ее «моя лапонька». Мне хочется прямо сейчас передать Эльфи записку вроде дипломатической ноты протеста, но у меня нет достаточно толстого маркера, чтобы обозначить свою точку зрения. Ник говорит о китайской литературе, о своем намерении выучить китайский язык. Эльфи рассеянно листает роман, который Ник взял для нее в библиотеке. Никто ни словом не упоминает о теннисе или Париже.

Мне хочется крикнуть ей: Слушай! Если кому-то и стоит покончить с собой, так это мне. Я ужасная мать, ушла от обоих отцов своих детей. Я плохая жена, еще даже не развелась, а уже заимела любовника. Двух любовников. Моя писательская карьера медленно умирает. Смотри, какой у тебя дивный, красивый дом. И прекрасный мужчина, который по-настоящему тебя любит! Все крупные города мира готовы выложить тысячи долларов, чтобы ты приехала и сыграла на фортепиано, и все мужчины, которые тебя видят, тут же влюбляются и становятся одержимы тобой на всю жизнь. Может, поэтому ты и стремишься уйти из жизни? Потому что ты довела ее до совершенства и тебе больше нечего делать на этой земле. Но мне трудно поймать взгляд сестры. Она на меня даже не смотрит. Она почти не отрывается от книги, которую ей принес Ник.

Мама устала после круиза – и вообще после всего, что успело произойти от Рождества Христова, – но сейчас посвежела и рада, что Эльфи вернулась домой. Очевидно, на этот раз она снова застряла в море. Это происходит с ней каждый раз, когда она едет на побережье. Она лежит на спине и качается на волнах, наслаждаясь покоем и солнцем, и ее уносит так далеко от берега, что она не может вернуться сама и ее надо спасать. Она вовсе не паникует, просто медленно уплывает в открытое море и ждет, когда ее хватятся или заметят. Ей нравится заплывать далеко за буйки, где спокойно и тихо и можно качаться на мягких волнах под серебряным светом луны. Для нее это лучшее удовольствие. Наша семья пытается убежать от всего сразу, даже от силы тяжести, даже от берега. Мы сами толком не знаем, от чего убегаем. Может быть, беспокойство у нас в крови. Может быть, мы прирожденные авантюристы. Может быть, мы чего-то боимся. Может быть, мы напуганы. Может быть, мы сумасшедшие. Может быть, планета Земля – не настоящий наш дом. На Ямайке маму спасали три рыбака, когда она свалилась с надувного банана и не сумела забраться обратно. Она тогда очень смеялась.